Мария Вега - Ночной корабль: Стихотворения и письма Страница 6

МАЖОР В МИНОРЕ

(Париж, 1939)

Не ведьмою, не Беатриче,Не матерью и не женой, –Собою быть, простою, – мной…

В холодной комнате девичьей,Студенческой, где плотно вросТяжелый стол в пролет оконный,А вечер, как стихи бессонный,Окутан синью папирос…

И осенью дышать, и влагойНад вкривь исчерченной бумагой,Где трогательно хорошиСлова в их первобытной пряже.

Пусть верные карандашиВнимательно стоят на страже,И ловят звук, и чутко ждут,Когда сверкнувшей мысли жгутПрольется россыпью, и грянетОтточенный и дробный ямб,И ночь в высоких окнах встанет,Мерцая тысячами ламп.

Я отголосок воли Чьей-то,Над городом незримый бард,В одной из тех глухих мансард,Где сквозняки поют, как флейты,Но не любовница, не друг,Не тварь, мятущаяся в стаде.

И тень моих крылатых рукПроходит облаком в тетради.

Господи, я ли посмеюО многом Тебе молиться?Не хочу быть мудрой, как змеи,Ни кроткою голубицей.Не заблещут струны на лире,Не заплещут в хвалебном гимне.Об одном прошу: помоги мнеСебя не растратить в мире!Такую вот сохрани мне,Спаленную вьюгой зимней,Сраженную мертвым сном,С душой, с головой вверх дном,Чтобы только, – Боже избави! –Не продать ни любви, ни славеТу, что пишет стихи…Вот ту, –Летящую в пустотуЛедяной, одинокой ночиЗа неясной музыкой строчек.

Обыкновенная, гнилая ночь,Плеск водосточных труб.Журчанье. Всхлипы.И вывеска, от собственного скрипаУставшая… О сердце, не пророчьО близости волнующих касаний,О шелесте цветов в глухой ночи!Полнеба заслонили кирпичи,И нет луны, и нет воспоминаний.Но вдруг – прозрачный луч, сквозная нить,Боль в сердце острая, – стрела? рапира?И, в жгучей боли, запевает лира,Которую сам Бог остановитьНе может… Я лечу в туман, в высоты,И голосом чужим пою стихи,Раздвинув ночь.Как старые мехи,Они юны вином. В них зной и сотыАнтичных пчел… Мне много тысяч лет,И древний ветр дрожит в моих ладонях,В Эгейском море голубел рассвет…Рыбак смотрел, как билась рыба в тонях…В Эгейском море встали паруса,Так далеко и призрачно… грядою…Там, может быть, склонялись над водою,Сплетая из жасмина пояса,Там слушали, как тихо запевалаЗемля, встречавшая корабль Сафо…В окнеДрожит лицо, неведомое мне.И темный дождь развесил покрывалоЗа этим бледным, пламенным лицом,Смотрящим из стекла. Она ли? Я ли?..Но лира смолкла, звуки отсияли,Боль разомкнулась сломанным кольцом,И в сердце нет ее услады жгучей.Чуть влажен лоб, и холодны виски,И вновь утеряны, хотя близки,Часы моей божественной падучей.

Обыкновенное, больное утро. Тьма.Чахоточный рассвет угрюм и зелен,В такое утро путь единый велен:Бродить без цели и сходить с ума.Тоска и дождь. Косой кирпичный домПолнеба оторвал своим горбом;Белье маячит на гнилом заборе,Протягивая к небу рукава…

А я шепчу какие-то словаНенужные… О солнце и о море,Эгейском море…

Крестьянке – огород и дети,Рыбачке – океан да сети,Монаху – груз чужих грехов,А мне – три тысячи стихов.Все лягут в гроб. Я тоже лягу.Все вспомнят жизнь. Но я – бумагу!

Люблю пушистый мех, осеннюю листву,Глаза пантер, прохладу женской кожи,Тебя, которого, прогнав, не позовуИ горестно оплачу…Но дорожеВсего бесценного, сводящего с ума,То, что о нем я напишу сама.

Мы прощаем людям все ошибки,Все непоправимые грехи.Но нельзя пилой водить по скрипкеИ писать бездарные стихи.

В окне моем звезды и сумерки бледныеНад искрами синего льда.Я грешная, злая, земная и бедная,И все-таки чья-то звезда!За этими стеклами, странными, сонными,В далеком моем терему,Я смутно горю над морями бездонными,Лучи посылая ему.О Вега, о Сириус, – звоны победныеИмен, обреченных мечте!Вблизи вы, быть может, простые и бедные.Вы, может быть, тоже не те?Но будет когда-нибудь небо расколотоСвершением Судного Дня.И мы распадемся, – не брызгами золота.Не ливнем живого огня,А смертною пылью…И всё суевернее,Всё жалобней хочется мнеКазаться кому-то звездою вечернею,В далеком и синем окне.

Я писала стихи, не жила.Бедный дом мой сгорел дотла.Бедный друг мой в слезах просил:– Одному потушить нет сил,– Помоги! Не пиши стихов! –

Я писала. И рухнул кров.

Велики ли мои грехи?Карандаш. Бумага. Стихи.Но упала любовь, как звезда,Покатилась вниз без следа…И ушел он, пропав в пути, –Починить свою жизнь. Спасти.

Что от прошлого у меня?Догоревшая головня.От судьбы моей? – Тишь да гладь.

Я пишу… Я буду – писать.

В городе за ночь сирень расцвела,Утром чуть дрогнули колокола.Тени цветов на стене заплелись,По старой часовне бежали ввысь.Тени сирени – едва-едва –Сквозь готики серые кружева.Пальцы нежданно, сами собой.Зазвенев от весны, как стекло голубой,На заборчике мшистом, едва-едваНачертали без слов слова.

И это осталось: слова без слов.Только тень. Только отзвук колоколов.Годы, годы и годы… Черный закат.Кипа трепанных нот, симфоний, сонат.

В городе дальнем сирень расцвела,Прошлого дрогнули колокола.Кто ему дал эту весть, этот знак?К пыльному вороху желтых бумагОн наклоняется… Вот она, вот –Часовня, весна, сирень у ворот.Молодость! Сладкая, смутная боль!В пятнах чернил колокольное «соль».

От серых часовен, От грусти, от готики,От горечи, гнева, органа, эротики.Глухое, пустынное имя – Бетховен!

Глухое, как сам онВ молчаньи трагической ночи.И страшное: мертвые очиСквозь саван.Бетховен!О бедность, о рваные струныВ рояле всклокоченном,Сонатою луннойИ страстью дрожащие звезды,И поздноВ ночи без рассвета,Безумные слезыО том, что не слышит,И нищ, и никем не любим!Летят гениальные рукиПо нервам зазубренных клавиш,И звукиНад нимВсё чище, лазурней и выше…

Не слышит…

Одна лишьВолна приливающей кровиВ проклятомМозгу, заклейменном недугом.

Потом, запахнувшись халатом,Сжимая грызущее сердце,Он пишет Эрцгерцогу:«Готовый к услугамБетховен»…И долго, униженно проситПомочь.

А музыку ветер уноситВ горящую звездами ночь.

Такая музыка, такая слава,Такая вечность! – И такая месть:Быть только Богом, не имея праваНа самое простое счастье здесь.На теплое плечо (вдвоем сквозь бури!),На руку милую (о, протяни!).Пройдут века. В бессмертии лазуриЕго сонат рассыпятся огни,Но ни единой женщине не любыЕго сухие, жаждущие губы.

Итальянская опера