Осколки памяти - Владимир Анатольевич Тимофеев Страница 6

подобны взрывам спрятанных мин, выжидавших своего смертоносного торжества. Разум отказывался принять это, как желание народа, частичкой которого был он, его родные и товарищи. Валентин надеялся, что все это какая-то болезнь, временное безумие. Оно непременно закончится, и люди выздоровеют. Ну, не может быть так, чтобы фашисты добились своей цели — стерли с лица земли и из памяти людской Ленинград и Сталинград.

Думать об этом было невыносимо больно. Чтобы хандра не одержала верх над не привыкшим пасовать перед трудностям характером, память из своих глубин, а иной раз и с «поверхности», заботливо доставала что-нибудь хорошее.

Перед празднованием 60-летия Победы в конце апреля к нему в квартиру неожиданно пришли два офицера и прапорщик из Владимирского военкомата. Сказать, что он удивился, — не сказать ничего. Когда вам почти восемьдесят лет, и к вам приходит такая группа из ведомства, с которым вы распрощались 25 лет тому назад, любой может впасть в ступор. Но повод был знаменательный и замечательный — они пришли для вручения ему ордена «Красной звезды». Валентин помнил, что его представили к ордену незадолго до фатального ранения. Но получить его не успел, а впоследствии решил, что документы утрачены. Однако Министерство обороны выполнило долг перед ветеранами и провело колоссальную работу по поиску воинов, которым в силу разных обстоятельств ордена и медали не были вручены. Поисковики начали с запроса в Алма-Атинскую область, где Валентин вступил добровольцем в Красную армию, и последовательно прошли все этапы его долгой жизни во Фрунзе, в Джамбульской области Казахстана, в Калмыкии и, наконец, «настигли» его во Владимире.

Валентин обрадовался боевой награде. Ему принесли не только орден, но и копию наградного листа: «…28.10.1944 года в бою за мес. Немитас, уезда Ауце Латвийской ССР гвардии рядовой огнем своего противотанкового орудия уничтожил два станковых пулемета противника вместе с прислугой. В том же бою, во время контратаки противника уничтожил и рассеял до взвода вражеской пехоты. Находится в строю. Достоин правительственной награды ордена «Красной звезды». Командир полка гвардии майор Куликов».

Хуже всего было просыпаться осенью, когда за окном стояла самая мерзкая для пехоты и артиллерии погода — обложные дожди, моросящие постоянно и прерывающиеся только для того, чтобы на два-три часа превратиться в ливневые потоки. Серые дни накладывали отпечаток и на черноту ночи. Вода, которая в пустыне была невероятным благом, в Москве в октябре-ноябре превращалась в назойливую беду. Сумрачная серость придавала всему ощущение старости, ветхости и уныния. В такие ночи Валентину еще острее казалось, что пора покинуть этот безрадостный мир. И очередная неудача встать на ноги на этом фоне была лишь малозначительным эпизодом завершения жизненного пути.

Станцию Ауце в первый раз освободили 9 августа 1944 года. Немцы перешли в контрнаступление и добились отступления наших войск. Вытеснили их окончательно как раз 28 октября, когда Валентин и уничтожил два фашистских дзота. Тогда тоже непрерывно шел дождь. Но слякоть затрудняла контратаки немцев, выдохшаяся пехота передвигалась медленнее, и, соответственно, оставляла больше времени для прицеливания. Германские войска откатились в сторону границы Литвы. Но это не было «драпанием», они отходили на очередной рубеж обороны. И теперь уже наши войска наступали по глубокой грязи, подставляясь под немецкие пули. Атаки и контратаки непрерывно следовали друг за другом. Вот и последний его день на войне для Валентина закончился под таким моросящим дождем.

В 1965 году он с женой и дочкой поехал навестить родственников в Риге, в освобождении которой он принимал участие, его дивизии в связи с этим было присвоено наименование «Рижская». В октябре 1944 года в городе его батарея была всего два дня. И все эти два дня в узких улочках шли бои, так что было не до экскурсий, никаких достопримечательностей Валентин тогда не заметил. Через двадцать лет он смотрел на сохранившиеся красивые дома, на чистенькие и по-прежнему узкие улочки, но не прислушивался к гиду, а пытался вспомнить, по какой из них они прорывались к центру. Главное, что он так и не решился проехать сто километров до Ауце, чтобы попытаться отыскать место своего последнего боя. Как бы высокопарно это не звучало, но Валентин обильно полил кровью латышскую землю, и до распада Советского Союза считал, что не зря. А после объявления Латвии о выходе из СССР в сознании поселилась и осталась уже навсегда мысль о предательстве не только многократных заявлений на уровне республик о нерушимой верности и вечной дружбе, а лично его самого. Может быть, и поэтому он сейчас не любит говорить о своем последнем сражении.

Сегодня ни дождя, ни снега не было. Солнце заливало теплым светом все комнату. Валентин, хотя и лежал привычно поперек кровати, не чувствовал отчаяния и злости на свою беспомощность. В такой день он не хотел покидать мир. Дочь с зятем, обнаружив его очередную попытку побега, привычно укоряли его в пренебрежении любовью внуков и правнучек.

Но когда, следуя по накатанной колее, подошли к теме соревнования с английской королевой, Валентин вдруг прервал их вопросом:

— А известно ли вам, что у моей британской соперницы появилась уже девятая правнучка?

Он сделал паузу и неожиданно звонким голосом продолжил:

— Вот вы настаиваете на продолжении моего соревнования с английской соперницей, и хотите, чтобы я непременно победил. Но по правнучкам я проигрываю со счетом 5:9. А до окончания первого тайма — нашего совместного празднования векового юбилея — осталось всего-то пять лет. Так что я согласен бороться и дальше, но побеждать надо на всех фронтах. Вы должны подарить мне еще 5 правнуков!

Он ударил по краю кровати.

— Время пошло!

Ангел земной

Нежные лепестки памяти о бабе Марине возникают иногда без всякого повода. А бывает, что задыхаешься от отчаяния и не видишь выхода из полосы бед и неприятностей, вот тогда они действуют, как бальзам, сглаживают углы, помогают успокоиться, а иногда и улыбнуться. Но главное — разобраться, что на самом деле важно, а что и ногтя мизинца не стоит.

Баба Марина, бабушка моей жены, была уникальным человеком, теперь-то мы это понимаем.

Фотографий ее в молодости не сохранилось. Но и в глубокой старости, когда ей было уже под девяносто, ее лицо излучало какую-то необъяснимую привлекательность, даже морщинки не только не портили ее внешность, а создавали обаяние доброты. Веки не нависали над ее черными глазами, и они всегда оставались большими и доверчивыми.

К себе баба Марина относилась строго, на грани суровости. Когда ей случалось прихворнуть, она не