Елизавета Драбкина - Зимний перевал Страница 6

Клара наблюдала за каждым движением Ленина. Отметила, что он, как и раньше во время конгрессов Второго Интернационала, проявляет чрезвычайное внимание к ходу прений, порой становившихся очень оживленными. Полон самообладания и спокойствия, в которых чувствуется внутренняя сосредоточенность. Ничто не ускользает от его острого взгляда и ясного ума. Самая характерная его черта — простота и сердечность в отношениях с товарищами.

На следующий день Клара выступила перед конференцией с большой речью, посвященной положению в Германии и революционной борьбе германского рабочего класса, героически отразившего Капповский путч.

Автор газетного отчета пишет, что это была «речь, полная огня», — и слова эти не метафора, которая может показаться банальной. Клара, активно участвовавшая на протяжении четырех десятилетий в международном рабочем движении, лично знавшая Фридриха Энгельса, Вильгельма Либкнехта, Августа Бебеля, дочь Маркса Лауру и ее мужа Поля Лафарга, соратница Карла Либкнехта и Розы Люксембург, увидела в Советской России воплощение тех идеалов, которым посвятили всю свою жизнь и она и ее великие друзья. И все ее речи, обращенные к русским рабочим и крестьянам, к руководителям нашей страны и ее рядовым труженикам, действительно были полны огня.

— Я боролась всю жизнь и делала это потому, что иначе не могла, — говорила она в одной из речей. — Так боролась я, ибо это отвечало моей природе… И я хочу умереть не иначе как на посту в революционной борьбе!

Во время конференции Клара обменялась с Лениным лишь несколькими словами. Чтоб поговорить с ней по-настоящему, Ленин пригласил ее к себе домой.

Первым, что отметила про себя Клара, придя в кремлевскую квартиру Ленина, была крайняя простота и непритязательность ее убранства.

Ленина в это время дома не было, были Надежда Константиновна и Мария Ильинична. Они пригласили Клару поужинать. Теперь она отметила про себя, что весь их ужин состоит из чая, черного хлеба, масла и сыра.

Хотя она была мало знакома с Надеждой Константиновной, а Марию Ильиничну видела впервые, но сразу же почувствовала себя в этой, семье как дома. Потом пришел Владимир Ильич. Следом появился рыжий кот, весело приветствуемый всей семьей.

Этот кот был любимцем Владимира Ильича, и на нескольких фотографиях того времени мы видим, как Ленин, разговаривая, сидит в кресле, а руки его ласково придерживают свернувшегося у него на коленях пушистого кота. Когда Ленин шел в Совнарком, кот важно следовал за ним и усаживался под его креслом, зная, что оттуда его никто не выгонит.

Надежда Константиновна налила Ленину чая. Завязался общий разговор.

В тот же вечер Клара набросала на бумаге подробную запись этого разговора.

Когда же он происходил, этот разговор? Когда Клара была у Ленина?

Не раньше двадцать третьего сентября, ибо двадцать третьего сентября Клара приехала в Москву.

Но и не позже двадцать шестого, ибо по всему рассказу Клары видно, что в тот вечер в семье Владимира Ильича было спокойное, ровное, счастливое настроение.

Между тем в ночь с двадцать пятого на двадцать шестое сентября на эту семью обрушилось тяжелое горе, надолго омрачившее ее жизнь. Горе, о котором Клара не могла бы не знать и которое не могла не почувствовать.

Но сперва о разговоре, который происходил в тот вечер.

Ленин вошел в комнату в минуту, когда Клара говорила о восторге и изумлении, испытываемых ею перед единственной в истории, поистине титанической, культурной работой большевиков и перед расцветом в стране творческих сил, стремящихся проложить новые пути в искусстве и в воспитании народа.

Со свойственной ей прямотой Клара говорила и об иных своих впечатлениях — о том, что в первых пробных шагах молодого Советского государства в области искусства, по ее мнению, много неуверенности и неясных нащупываний. Что наряду со страстными поисками нового содержания, новых форм, новых путей имеет место нарочитое «модничанье».

Клара провела в Советской России лишь два или три дня, так что ее впечатления об искусстве нашей страны могли сложиться только из увиденных ею ярких, пестрых пятен, ломаных линий, кубов и квадратов, которыми кубисты и футуристы расписали деревянные лавчонки Охотного ряда и стены Страстного монастыря.

Вот с этих-то замечаний Клары и начался тот широко известный, большой, глубокий разговор ее с Лениным об искусстве — разговор, в котором Ленин говорил, что искусство принадлежит народу и его глубочайшие корни должны проникнуть в самую толщу трудящихся масс. Что оно должно объединять чувства, мысли и волю масс, пробуждать в них эстетические начала, развивать и поднимать массы.

Именно поднимать! Непременно поднимать! Популярность состоит не в популярничанье, а в доступности миллионам, подчеркивал Ленин вскоре после разговора с Кларой Цеткин. Не опускаться до неразвитого читателя, а неуклонно — с очень осторожной постепенностью — поднимать его развитие.

Чтобы искусство пришло к народу и народ пришел к искусству (в широко распространенном русском переводе тут употреблен глагол «приблизиться», тогда как в немецком оригинале сказано «kommen», что должно быть переведено в данном контексте именно глаголом «приходить»), для этого, — говорил Ленин Кларе, — надо повысить общий образовательный и культурный уровень народа, а это будет достигнуто только тогда, когда художники постоянно будут видеть перед собою рабочих и крестьян и творить ради них.

Разговор Ленина и Клары не ограничился одними лишь проблемами культуры и искусства. В Кларе Ленин видел самого близкого своего друга в международном рабочем движении, и он поделился с нею своими заботами и тревогами.

Такой тревогой, которая всегда была для него словно занозой в сердце и не покидала его до самой смерти, был бюрократизм.

— Я его от души ненавижу, — воскликнул Ленин и пояснил, что он имеет в виду не того или иного чиновника, который может быть дельным работником, а бюрократическую государственную систему.

(Заметим в скобках, что распространенный русский перевод в данном случае неправильно передает Вürokrat немецкого оригинала, как «бюрократ». Слово «Bürokrat» в немецком языке имеет два значения — чиновник и бюрократ, в то время как русское слово «бюрократ» приобрело специфический смысл: бездушный чиновник, чиновник-формалист. Если б Ленин говорил с Кларой по-русски, он никогда не сказал бы — как то приписывает ему русский перевод, — что бюрократ может быть дельным работником.)

— Я ненавижу систему, — говорил Ленин Кларе. — Она парализует и вносит разврат как внизу, так и наверху.