Яков Павлов - В Сталинграде Страница 6

Вспомнил и я свою родную деревушку, наши синие леса, лазоревые озера, голубые от цветущего льна поля, вспомнил старушку-мать. «Эх, Анисья Егоровна, поглядела бы ты сейчас на своего Яшу!» — усмехнулся я про себя. В последний раз, перед самой войной, когда я приезжал на побывку к родным, она любовалась моим бравым видом, новеньким, отлично подогнанным обмундированием. А теперь вид у меня был нельзя сказать, чтобы привлекательный. Сколько бессонных ночей мы провели, не вылезая из своих ватников! Все пообтерлось, пропиталось насквозь гарью и кирпичной пылью.

И, несмотря ни на что, мы в этот праздничный день мечтали о том времени, когда закончим войну и вернемся к близким, родным. Мечтали об этом вслух. Люди у нас собрались со всех концов нашей великой страны. Сабгайда и Глущенко — украинцы, они частенько вспоминали родные степи. Абхазец Сукба не мог равнодушно говорить о садах и плантациях родного колхоза.

— Эх, кацэби (друг), приезжай после войны к нам, под Батум, таким вином, такими апельсинами угощу, что всегда помнить будешь! — говорил он, азартно размахивая руками и поблескивая красивыми темными глазами. [23]

Вступили в разговор узбек Тургунов, татарин Рамазанов, приглашая друзей к себе… Все мы стали за это время побратимами, близкими и дорогими друг другу. Многие из тех, кто встречал этот праздник в Сталинграде, отдали свою жизнь за Родину, которую любили глубокой, невыразимой любовью. Дорогие, замечательные люди!..

Воспрянули мы духом и еще упорнее отражали гитлеровские атаки, когда к нам из батальона доставили газету с докладом товарища Сталина 6 ноября 1942 года.

— Будет и на нашей улице праздник! — повторяли мы исторические слова вождя. Они ободряли нас в часы самых страшных вражеских обстрелов и атак, и по-прежнему неприступен был для гитлеровцев наш дом на площади 9 января.

В то время наш дом уже служил ориентиром на картах и именовался «Домом Павлова». Это название закрепилось за ним с первого дня, как мы захватили его. Первым так назвал его прибежавший с донесением санинструктор Калинин. Потом уже полковник Елин, интересуясь положением, звонил в батальон и спрашивал:

— Ну, как там «Дом Павлова»?

С тех пор наш дом под таким названием фигурировал и в сводках. Позже я узнал, что в «Правде» был напечатан очерк про наш гарнизон, и он тоже назывался «Дом Павлова».

Я об этом не знал и когда сам услышал это название, то не сразу догадался, что речь шла о нашем доме. А название это закрепилось и живет по сей день. Но солдатская честь моя требует сказать, что этот дом был не только домом Павлова, но и домом Александрова, Черноголова, Глущенко, Сукбы, Степаношвили и всего нашего гарнизона, который, не щадя жизни, выполнял приказ командования и стоял насмерть на своей позиции.

В послепраздничные дни мы жили предчувствием великих перемен. С первых же дней, когда наша дивизия высадилась на сталинградском берегу, у всех нас не было сомнений, что Сталинград никогда не будет взят гитлеровцами. Наши гвардейцы говорили: «За Волгой для нас земли нет!» И сколько бы металла и свинца ни обрушивал на нас враг, ему не удавалось сломить непоколебимого духа сталинградцев.

Враги были от нашего дома так близко, что мы в часы затишья слышали звуки их патефона, доносившиеся из ближайшего дома. Иногда какой-нибудь фашистский головорез, хлебнув для храбрости шнапсу, кричал нам на ломаном русском языке:

— Эй, ви! Скоро ми вас утопляйт в Волге…

— Врешь! — кричал кто-нибудь из наших. — Гвардейцы и в огне не горят, и в воде не тонут!

— А ну, ребята, — обращался я к бойцам, — дадим туда [24] огоньку, да такого, чтобы навек запомнил этот фашист нашу песенку: «Где эта улица, где этот дом…»

И вот, наконец, дождались мы того ноябрьского утра, когда с небывалой, потрясающей силой загрохотала наша артиллерия. Тысячи стволов извергали огонь и смерть на вражеские позиции. Такого мощного гула нам не доводилось слышать за все время сталинградской обороны.

Свободные от дежурства на постах солдаты нашего гарнизона по полуразрушенным лестницам взбирались на чердак.

— Ну, солдаты, мабуть, начался и на нашей вулице праздничек! — радостно воскликнул Сабгайда. — Ну и дают же фашистам жару, ну и дают! Ну ище, да покрипше, да пожарчей! — восклицал он, словно могли его услышать наши пушкари за Волгой.

Величественный гул наших орудий, грозное пенье сотен «Катюш» так взбудоражили нас, что мы, осмелев, поднялись на чердаке нашего дома во весь рост. Враги не могли нас ни видеть и все же, точно оцепенев от неожиданности нашего наступления, они первое время безмолвствовали.

А нам хорошо был виден левый берег Волги. Здесь, куда ни глянь, сплошной стеной стоял дым, ежесекундно прорезаемый тысячами багровых молний. Сердце радостно билось при виде этого мощного шквала огня. Густые облака дыма и пыли окутали вражеские позиции.

Я из предосторожности приказал всем снова спуститься в подвал и усилил наблюдение. Когда смолкли орудия на левом берегу Волги, мы взволнованно слушали, как где-то вдали от города в нескольких местах глухо рокотала артиллерия.

— Значит, наши наступают на широком фронте, — сказал я своим друзьям. — Может быть, и мы скоро попрощаемся с нашим домом…

Каждый из нас был уверен, что если наступление под Сталинградом началось, то не сегодня-завтра и мы пойдем на гитлеровцев. Уже более пятидесяти дней и ночей наш гарнизон оборонял дом. Мы пережили сотни артиллерийских обстрелов, бомбежек и атак. По сути дела все эти 58 суток мы так и не выходили из боя. Но каждый из нас мечтал о другом бое — пойти вперед, в наступление…

От Волги до Одера

В течение 19 ноября к нам приходил политрук три раза. Собрав людей, он сделал сообщение, глубоко взволновавшее нас.

— Товарищи! Ваша служба не пропала даром. Покуда мы здесь, обороняя Сталинград, сковывали и изматывали отборные вражеские дивизии, наше командование по приказу товарища [25] Сталина смогло здесь же, вблизи Сталинграда, сосредоточить мощные резервы. Сегодня утром наши войска севернее и южнее Сталинграда перешли в наступление. На обоих направлениях они прорвали вражескую оборону, и в прорыв устремились наши танкисты…

Когда немного стих взрыв радостных восклицаний, пулеметчик Воронов спросил:

— Товарищ политрук! А когда мы тоже вперед пойдем?

— Будет приказ, товарищи, и мы пойдем вперед. Непременно пойдем!..

Ночью по телефону нам сообщили из роты о том, что наши войска южнее и севернее Сталинграда успешно продолжают наступление.

— И мы постараемся поддать врагу побольше жару! — заявил я от имени гарнизона нашего дома. И хотя назавтра он обрушился на наши позиции страшным огнем, настроение у нас было праздничным. Все мы чувствовали себя теперь во много раз сильнее и знали, что гитлеровцам в Сталинграде — конец.