«Вдоль обрыва, по-над пропастью...». - Игорь Кохановский Страница 6

— Представляешь, Лапин обычно предварительно не смотрел эту передачу, а тут вдруг решил. Когда Леонтьев закончил петь, Лапин попросил остановить монитор и спрашивает: «Что это такое — диск-жокей?» Ему объясняют, что это ведущий вечеринки в диско-клубе. На что он раздраженно так заявляет, что у нас здесь не конюшня и никаких жокеев быть не должно... И песню убрали из новогодней программы...

Так товарищ Лапин стал дважды могильщиком двух моих шлягеров... (О еще одном подобном случае расскажу чуть ниже.)

А тут подоспели Олимпийские игры в Москве. В ночном клубе в Олимпийской деревне был киоск фирмы «Мелодия», где продавались наши отечественные пластинки. Зарубежные гости покупали там в основном пластинки с классической музыкой, а нашу отечественную эстраду не особо жаловали. И тут как-то в разгар вечеринки в этом ночном клубе поставили пластинку «Кружатся диски», и на следующий день все эти диски «Красных маков», что были в киоске, раскупили. Пришлось доставить еще одну партию этих пластинок, но и она вскоре была раскуплена. А пластинка была в очень красиво оформленном конверте, и эти конверты печатались где-то не на Апрелевском заводе, что выпускал сами диски, а на другом предприятии. Короче говоря, красивых конвертов стало не хватать, тогда пластинки начали выпускать просто в белом конверте, где просто значилось: «Красные маки» и «Кружатся диски». Так моя идея обрела столь осязаемое воплощение.

А рок-группу «Карнавал» я просто, что называется, за руку привел на тогдашнюю эстраду (до этого они работали в ресторане «Измайлово»), написав на музыку Александра Барыкина и Владимира Кузьмина песни (тогда еще они работали вместе и только год спустя разошлись, притом Барыкин оставил за собой название «Карнавал», а Кузьмин создал новую группу «Динамик»). Кстати, на конверте первого миньона коллектива впервые в нашей стране было написано: «Рок-группа “Карнавал”», и состоял этот миньон из трех песен, сочиненных мной на музыку Барыкина и Кузьмина. Притом я так «набил руку» на этих «подтекстовках», что иногда было трудно узнать, что первоначально — музыка или стихи... Никита Богословский выиграл не одну бутылку коньяка на спор, когда просил угадать первоисточник песни «Пойми меня», так как все как один говорили, что он написал музыку на мои стихи, хотя это была «подтекстовка».

Кстати, с Богословским меня свел вот такой неприятный случай.

Все знали, что он «стучит», и на худсовете фирмы «Мелодия», в который меня пригласили вскоре после принятия в Союз писателей, все «крамольные» разговоры и анекдоты моментально прекращались, когда он входил на заседание совета. Говорят, он ногой открывал дверь в кабинет Лапина, тогдашнего всесильного главы телерадиокомитета...

Я начал сотрудничать с Давидом Тухмановым, самым популярным композитором 70–90-х годов. И вот мы с ним написали очень красивую песню. Называлась она «Старая мельница», музыку к ней Тухманов написал на уже готовые мои стихи. Записала ее Екатерина Шаврина, песня получилась, как сказала жена композитора, абсолютным шлягером. Припев песни был исполнен с так называемым двойным наложением, когда казалось, что поет не одна певица, а дуэт.

В то время у нас в стране были очень популярны песни, исполняемые американским дуэтом — сестрами Берри, а самой популярной передачей на Всесоюзном радио была «С добрым утром» — утренняя воскресная программа, которая из-за разницы во времени выходила на Дальнем Востоке намного раньше московской передачи.

И вот в субботу мне звонит Таня Тухманова, жена композитора, и говорит, чтоб я слушал завтра «С добрым утром» — будет премьера нашей с Адиком песни «Старая мельница». Я, конечно, весь в радостном мандраже: это вторая после «Возвращения романса» песня в эфире, тем более что все, кто успел ее послушать, говорят, что это «битый», то есть убойный, шлягер.

Включаю радио, слушаю... Никакой «Старой мельницы» в передаче не было. Звоню Адику. Спрашиваю, что произошло.

— Представляешь, — говорит Адик, — Богословский услышал эту передачу раньше, потому что шла она на Дальний Восток, приехал к Лапину и сказал: «Что это у вас на “Добром утре” за жидовские штучки...» (А сестры Берри были еврейками.) И Лапин приказал убрать песню из эфира.

Я жутко расстроился, рассказал своей жене. Она и говорит:

— Сейчас позвоню Никите и скажу ему, что это он себе позволяет...

Я не понял такой ее решимости, и она мне рассказала вот такую историю.

Оказывается, мать моей жены была очень красивой, немного похожей на Любовь Орлову, только более женственной, и Никита Богословский был тайно в нее влюблен и знаменитую песню «Три года ты мне снилась...» посвятил ей.

Маша (так звали мою бывшую жену) позвонила Никите и «выразила» ему свое возмущение. И Никита, узнав, что Игорь Кохановский муж дочери женщины, которую он любил, «смилостивился», пригласил меня к себе и предложил написать несколько песен на его мелодию. Что я и сделал. И вскоре одна из них — «Пойми меня» в исполнении Валерия Ободзинского — стала очередным моим шлягером.

Да, я отвлекся от своей северной эпопеи... Возвращаюсь...

В начале 1968 года в Магаданском книжном издательстве вышла моя первая книжка стихов «Звуковой барьер», по которой меня после Московского совещания молодых литераторов в 1970 году приняли в Союз писателей.

А несколько лет тому назад на одном из склонов Нагаевской бухты был поставлен памятник Владимиру Высоцкому, моему другу, который прилетал ко мне в Магадан на три дня в марте 1968 года, о чем я подробней расскажу в дальнейших своих воспоминаниях. Кстати, магаданский аэропорт теперь носит имя Высоцкого, которое ему присвоили не так давно. На торжествах по случаю такого события, как мне рассказывали, кто-то бросил фразу, мол, приезжал всего на три дня, а ему за это такая почесть. На что, говорят, какая-то дама ответила: «А он от нас и не уезжал...»

Серебряные струны

Влезли ко мне в душу, рвут ее на части,

Только б не порвали серебряные струны!

Владимир Высоцкий

Когда 1 сентября 1952 года я вошел в свой 8 «В» класс, то увидел много новеньких, вернее, тех, кто и раньше учился в нашей школе, но в других, параллельных 7-х классах (которых, между прочим, было аж семь