Борис Бурда - Великие романы Страница 6

Дальше Данте живет, как будто и не умирала единственная любовь его жизни. Вскоре после ее смерти женится на девушке по имени Джемма, с которой был помолвлен с детских лет, рожает и воспитывает детей, участвует в тогдашней политической борьбе – он, видите ли, был белый гвельф, я могу рассказать вам, что это такое, но зачем? Кто это знает, тому не интересно; кто не знает, все равно не запомнит. В общем, он был и против Папы, и против императора, и это нам как-то близко – мы разве «за»? В итоге его изгнали из родного города, так он и умер в чужой Равенне. Причем не просто изгнали – он игрался в политику активно и с удовольствием. Воевал, полемизировал, даже стал приором, членом высшего руководства Флоренции причем именно приором «порядка и слова», то есть фактическим руководителем исполнительной власти. Но очень ненадолго: ровно два месяца он занимал эту должность с красивым названием, а потом черные гвельфы победили белых и приняли решение за допущенные в работе ошибки подвергнуть гражданина Алигьери обычному в те времена административному взысканию – сожжению на костре. К счастью для литературы Италии и всего мира, Данте успел бежать, к огромному несчастью для себя – навсегда. Он очень любил свою родную Флоренцию, и изгнание было для него особенно тягостным еще и по этой причине. «Мир для меня отечество, как море для рыб, но, хотя я любил Флоренцию так, что терплю несправедливое изгнание, все же нет для меня места в мире любезнее Флоренции», – говорил он на чужбине.

Именно вне дома он и сумел написать «Божественную комедию» – это не он так ее назвал, просто комедиями тогда называли любые произведения со счастливым концом, а «Божественная» – это оценка качества, ставшая еще при его жизни непреложной. И в Аду, и в Раю у Данте по девять кругов – то же священное число, та же девятка, что и в «Новой Жизни». Только в Чистилище их семь, поскольку число смертных грехов не Данте установил и не ему отменять. Проводником по Аду Данте выбрал Вергилия – как язычник, он был не вхож в Рай. С помощью великого поэта Данте описал Ад так живо, что о нем распускали слухи, будто бы его лицо смуглое именно потому, что опалено адским пламенем. Никто этому даже особенно не удивлялся – для человека Средневековья Ад был реальнее, чем, например, Китай. Кто в Китае побывал, кто его видел? Венецианец Марко Поло с братьями Николо и Маффео? Всего три человека, и у среднего жителя Италии шанс повторить их путешествие почти нулевой. Зато шансов угодить в Ад у каждого столько, что и рад бы уступить часть любому желающему по самой низкой цене, да где такого сыскать? Опять-таки Этна рядышком, и что такое ее огнедышащее жерло, если не вход в Ад? А выводит Данте из Чистилища и ведет его по Раю именно она – Беатриче. Это естественное решение – на самом деле, кто, кроме любимых женщин, может ввести нас в Рай? Во всяком случае, именно этот способ наиболее доступен живым.

Данте сдержал свое слово и сделал для Беатриче то, что не делал никто ни для кого, величественное здание итальянской литературы было бы иным без этой женщины, без этой любви. Впрочем, почему только для итальянской? Мало кто отрицает тот очевидный факт, что «Божественная комедия» даже для литературы всего мира оказалась зарей новой жизни, «Vita Nuova» – Данте очень угадал с названием первой книги. Редкий случай, но слава Данте оказалась прижизненной. Чтоб убедить любого в высочайших достоинствах «Божественной комедии», не требовалось никакой идеологической базы и литературоведческих ухищрений – открыл и прочел несколько страниц, всего-то и делов. Дошло даже до того, что правители Флоренции предложили изгнаннику Данте вернуться в любимый город. Цена вопроса оказалась ерундовая – признать свои ошибки, хотя бы номинально. Согласиться, что был виноват. В чем угодно, хоть в нарушении правил парковки осла у магистрата или переходе улицы на красный свет изобретенного шестью столетиями позже светофора. Простите, мол, осознал, исправлюсь, спасибо любимой Синьории за нашу счастливую жизнь! Но Данте отказался в самой резкой форме, ответив им: «Не так Данте вернется на родину. Ваше прощение не стоит этого унижения. Мой кров и моя защита – моя честь. Разве не могу я повсюду созерцать небо и звезды?» Обратите внимание, он закончил свою отповедь тем же самым словом «звезды» (в замечательном переводе Лозинского – «светила»), что и каждую из трех частей «Божественной комедии». Думаете, случайное совпадение? Лично я сомневаюсь…

В итоге так Данте и умер в Равенне, в изгнании. Там он и похоронен. Через восемь лет после его кончины кардинал Бертрандо дель Поджетто еще будет жечь на флорентийских площадях его сочинения как еретические. А потом пройдет еще сколько-то времени, и флорентинцы обратятся к равеннцам с официальной просьбой выдать им прах Данте – признаем, мол, свою вину, мы вроде раздумали его сжигать на костре, тем паче какой вред от этого мертвому, пусть хоть кости его упокоятся в родной флорентийской земле. Равеннцы с возмущением отказали им – вы же гнали и притесняли его живым, так зачем вам его кости? Флорентинцы не успокоились и докатились в своей некрофилии до того, что упросили Папу Льва X, в миру флорентинца Джованни Медичи, приказать равеннцам выдать прах, для которого еще один флорентинец, Микеланджело Буонарроти, должен быть построить роскошную гробницу. Против Папы не попрешь – гробницу Данте вскрыли и обнаружили… пустой саркофаг! И только в 1865 году под каменной плитой в одной из капелл церкви Св. Франциска нашли деревянный гроб с надписью, гласящей, что в нем покоится Данте Алигьери. Итальянские ученые восстановили по черепу черты его лица – нос не такой крючковатый, как на сохранившихся портретах, но похож.

Трогательная история, красивая любовь, но вопросов остается просто уйма. В частности, интересно – а какой была на самом деле монна Беатриче Портинари, неужели таким ходячим воплощением морального кодекса строителей феодализма, дамой без страха и упрека? Но тогда это хоть как-то отразилось бы в мнениях прочих флорентинцев, город был ведь очень культурный, не обиженный ни писателями, ни летописцами, так как же они не заметили такой неслыханный светоч добродетели и сокровищницу достоинств? Если же речь идет о том, что влюбленный глядел на хорошие качества предмета своего чувства через увеличительное стекло, а на прочие не глядел в упор, то почему мы вообще должны ему верить? Совершенно ясно хотя бы то, что Данте ее не выдумал, в городских архивах достаточно упоминаний о ней, и основным фактам ее биографии, изложенным поэтом, они не противоречат – в общем, и на том спасибо. Но с чего это мы взяли, что она не была, скажем, злюкой, ехидиной, занудой, бестолочью или халдой? Об этом неприятно даже думать, но показания Данте мы сразу должны отвести как необъективные. А вдруг найдется достоверный документ той эпохи, повествующий о реальных недостатках этой реальной жительницы Флоренции, – что тогда?