Чиж: рожден, чтобы играть. Авторизованная биография - Андрей Юдин Страница 6

class="p1">Изредка отваживался печатать битловские песни (в частности, «Michelle», «Yesterday») либеральный столичный еженедельник «Московские новости» (точнее, его англоязычная версия «Moscow News»). Другой еженедельник, «Новое время», изредка публиковал просьбы читателей типа: «Расскажите, пожалуйста, о творчестве прогрессивного английского коллектива “Блэк саббат”. Е. Семенов, г. Смоленск», а ниже — скупые, как разведсводка, данные: год создания, состав участников, избранная дискография. Обычно эти драгоценные сведения доходили до Чижа в виде вырезок, затертых до дыр такими же, как и он, битломанами.

Были и совсем уж экзотические источники, вроде газеты польских харцеров (пионеров) или цветного журнальчика венгерских комсомольцев, более терпимых к рок-культуре. Естественно, язык издания никакого значения не имел. Главным были фото рок-музыкантов, ноты и тексты песен на английском. Впрочем, в Дзержинске подобные редкости приравнивались чуть ли не к журналу «Rolling Stone», о котором знали только то, что он где-то существует.

— А у нас была областная газета «Ленинская смена», — говорит Чиж. — Про ту же Сьюзи Кватро я читал в восьмом классе: «Буржуазная певица, играет на бас-гитаре». Эти строчки я пытался выучить наизусть.

В семидесятых советская идеологическая машина стала всё чаще давать сбои. В 1975 году, например, она проглядела выход книжки Олега Феофанова «Музыка бунта». Одна из глав этого исследования о западной музыке называлась просто шокирующе: «Супергруппы “Битлз” и “Роллинг стоунз”». Если учесть, что книга вышла 100-тысячным тиражом в издательстве «Детская литература», впору было протереть глаза: не пригрезилось ли такое?

В Дзержинске ходил по рукам один-единственный экземпляр «Музыки бунта». Чиж читал его украдкой прямо на уроках, поскольку ему в затылок дышала очередь таких же страждущих. Рассуждения автора о «песнях протеста», как и тот курьезный факт, что битлов с «роллингами» записали в «звезды биг-бита», вызывали ухмылки — было понятно, что это уступка советской цензуре. Значение имели не слова-этикетки, а подробности из биографии кумиров.

Информационный вакуум помогали заполнить западные радиостанции. Как и тысячи других меломанов, Чиж крутил по вечерам рукоятку своей радиолы, чтобы поймать русский выпуск «Голоса Америки». В отличие от лондонской Би-Би-Си, которую напрочь забивали гэбэшные «глушилки», эта станция ловилась довольно успешно. Кроме трансляции концертов по заявкам слушателей из СССР (каждую среду и пятницу), «вражеский голос» подробно рассказывал о рок-группах, биографиях музыкантов и их новых альбомах. При этом «отщепенцем»-антисоветчиком Чиж себя не ощущал: «Мне были интересны только музыкальные новости. Музыка есть музыка, такую же вон на танцах играют!»

Всю добытую информацию Чиж заносил в специальную тетрадь. Туда же записывались слова песен, которые приходилось брать с эфира на слух («Естудэй, ол май трабал синс оффару вэй»). «А без них и песню не споешь!» Поэтому вкладыши к «фирменным» пластинкам, где печатались тексты, ценились на вес золота. Обычно они попадали к Чижу от приятелей, посещавших музыкальную толкучку в Горьком, — по воскресеньям на пятачке за университетским городком собирались примерно две сотни меломанов, чтобы купить-продать или обменяться пластинками.

Каждая такая поездка напоминала рейд в стан врага. На «бирже» регулярно проводились милицейские облавы (случалось, что и с овчарками). Нерасторопных забирали в отделение. Все пластинки и кассеты подлежали реквизиции. Правда, изъятое обещали вернуть, если меломан принесет положительную характеристику с места учебы или работы. Но таких простофиль среди завсегдатаев «биржи» не было. Если бы в вузе или техникуме узнали о подобном увлечении своего студента, его заклеймили бы как «спекулянта-фарцовщика» и «проводника буржуазной идеологии». А с таким ярлыком было полшага до вылета из комсомола и отчисления. В милиции прекрасно об этом знали и играли наверняка.

Другой опасностью были банды «шакалов», которые грабили меломанов-одиночек. Иногда эти «гоп-стопы» заканчивались не только отобранной сумкой и разбитым носом. Ходили упорные слухи, что кого-то из посетителей толкучки зарезали, кого-то утопили. Чтобы обезопасить себя, меломаны стали собирать для походов на «биржу» экспедиции по 10—15 человек.

Филофония была не только рискованным, но еще и разорительным увлечением. Цена западной пластинки доходила до 80 рублей при студенческой стипендии в 30–40 рублей. Правда, «Мелодия» уже начала выпускать лицензионные диски — например, Маккартни с Wings (искореженный альбом «Band On The Run»), «Imagine» Леннона, «Я почти знаменит» британца Клиффа Ричарда. Но эти мизерные тиражи мгновенно исчезали с прилавков. На «бирже» лицензионную пластинку при госцене в 2 рубля 15 копеек «толкали» уже за 20–25 рублей.

Наскрести такую сумму было непросто, поэтому чаще покупались бобины с пленкой Шосткинского комбината «Свема». Самой удобной считалась 250-метровая, на которую полностью помещалась западная пластинка-«лонгплей». Нередко внутрь картонной коробки с катушкой наклеивались черно-белые фотографии, которые переснимали с конверта «фирменной» пластинки. Такая «иллюстрированная» кассета стоила примерно 20 рублей.

Но если уж в руки к Чижу попадали «пласты» (так называли западные пластинки), он старался выжать из них максимум информации. Это был целый ритуал. Перед тем, как прослушать диск, он перерисовывал в свой талмуд логотип группы и название альбома. Затем переписывал состав исполнителей (кто на чем играет) и слова песен. (При этом он обратил внимание, что английские тексты даются без знаков препинания, просто как одно большое предложение. «Причем мне еще нравилось, когда нет первой заглавной буквы. Текст начался как бы из Ниоткуда... и Нигде не закончился. Позже, когда я стал сочинять песни, я решил “содрать” эту манеру».) Наконец, с помощью словаря Чиж пытался перевести хотя бы названия песен (таким образом он прибрел минимальный запас английской лексики).

Кроме музыкально-информационного кайфа, «пласты» доставляли еще и огромное эстетическое удовольствие. Здесь имело значение всё — качество бумаги, сочность красок, даже запах самой пластинки. Чижу нравилось ощущать в руках плотный импортный картон, рассматривать фотографии музыкантов. (До этого он видел только кустарные фотокарточки The Beatles у приятеля брата Вадика Леоновича: «Я подолгу разглядывал их, а потом робко просил: “Можно я возьму домой и перерисую через копирку?..”»)

Над ребусами, которые придумывали дизайнеры-оформители, приходилось поломать голову. Например, на обложке «цеппелиновского» альбома «Physical Graffity» был изображен одиноко стоящий дом. Почему? Какое он имел отношение к названию? Какую идею выражал?.. А десятки неопознанных лиц на обложке битловского «Sgt Pepper’s Lonely Hearts Club Band» вообще могли свести с ума кого угодно...

На этом фоне конверты «Мелодии» выглядели как бедные родственники: грубая бумага, скверная полиграфия (смазанные фото в синюшных и розовых тонах), практически полное отсутствие картинок. Первые цветные обложки появились в СССР только в середине 1970-х на тех же лицензионных альбомах. Советская молодежь решала проблему оформления творчески: конверты для любимых пластинок клеились и рисовались самостоятельно. Парни предпочитали «гитарно-алкогольно-сигаретную» тематику, а барышни — символику т. н. «девичьих альбомов», с сердечками,