Альфред Шлиффен - Германская военная мысль Страница 6

«Кампания 1805», части 1–2 ( Der Feldzug von 1805. G. Fleischer, 1806);

«Взгляд на будущие события», написана в 1801 г. ( Blicke auf zukünftige Begebenheiten. G. Fleischer, Leipzig 1806);

«Густав Адольф в Германии: критическая история его походов», часть 1 ( 1808: Gustav Adolph in Deutschland: kritische Geschichte seiner Feldzüge. 1808).

В своих работах Бюлов не стеснялся жестко критиковать действующих военачальников, что неизбежно приводило к тому, что он оказался не в чести у сильных мира сего. Его очерк о военной кампании 1800 г. вызвал сильное раздражение в верхах, но пока еще больших последствий для барона это не имело. Гром грянул, когда в 1806 г. была опубликована работа Бюлова, описывающая события франко-русско-австрийской войны 1805 г., завершившейся сокрушительным поражением русской и австрийской армий и, возможно, самым громким триумфом Наполеона Бонапарта. В ней он позволил себе целый ряд достаточно критических оценок действий главнокомандующего русской армией Михаила Илларионовича Голенищева-Кутузова – впоследствии лояльные отечественные историки назовут эту работу «полной неприличных выходок против Кутузова», хотя на самом деле это всего лишь одна из оценок действий будущего фельдмаршала. Но момент был выбран крайне неудачно: дело в том, что в это время в Пруссии вверх взяла «партия войны», возглавляемая королевой Луизой и министром иностранных дел бароном Карлом Августом фон Гарденбергом. Теперь Пруссия готовилась воевать с Наполеоном, и берлинский двор был чрезвычайно сильно озабочен поиском союзников. А в 1806 г. выбирать было особенно не из кого: против Франции были готовы выступить лишь ее вечный противник Англия и не смирившаяся с поражением при Аустерлице Российская империя. На фоне подобного союза для Гогенцоллернов жизнь и свобода какого-то барона не стоили ничего. Поэтому когда представлявший императора Всероссийского при Берлинском дворе Максим Максимович Алопеус официально потребовал уничтожения работы Бюлова, а также ареста автора, нерешительный король Пруссии Фридрих Вильгельм III не счел нужным встать на защиту своего подданного. Тем более что за Бюловым прочно закрепилась репутация сторонника революционных идей, а его слишком резкие суждения привели к тому, что врагов у него было неизмеримо больше, чем друзей.

6 августа 1806 г. барон Дитрих фон Бюлов был взят под стражу, приговорен к четырем годам заключения в крепости и отправлен в берлинскую тюрьму. Но и арест не охладил пыла Бюлова, который, будучи уже в тюрьме, устраивал для заключенных и надзирателей лекции на тему «Как и почему прусская армия, выдвинувшаяся между реками Заале и Эльба, будет непременно разбита» [5] . Когда находившийся в берлинской тюрьме Бюлов услышал о сокрушительном поражении прусской армии в сражениях под Йеной и Ауерштэдтом, он, предсказавший подобное развитие событий, с горечью воскликнул: «Так всегда бывает, когда полководцев арестовывают, а дураков ставят во главе армии» [6] . В эти дни русский посол озаботился скорейшей отправкой фон Бюлова в Россию – было ясно, что после вступления в Берлин французской армии военный теоретик будет немедленно освобожден.

Сначала Бюлов был перевезен из Берлина в крепость Кольберг, вскоре после чего передан в руки русских властей. Его повезли по этапу в легком летнем платье, а была уже суровая зима. В конце концов к лету 1807 г. Бюлова довезли до Риги, где 16 июля 1807 г. его жизнь и оборвалась. Судя по всему, он простудился, заболел и, не получив должного лечения, скончался. Правда, семейные предания рода Бюловых говорят о том, что барона убили конвоировавшие его казаки, но это лишь неподтвержденная семейная легенда…

К.А. Залесский

Бюлов был слишком политически зрел для тогдашнего государственного устройства Германии. Он повторял за Руссо, что причины поражения в поле надо искать у себя дома. Он хвалил Наполеона, видел его силу в его союзе с завоеваниями революции и пророчествовал, что до тех пор, пока Наполеон окончательно не порвет с республиканцами, он будет непобедим [7] . Он написал такую историю Гогенцоллернов, которую фамилия графов и баронов Бюловых до сих пор хранит под спудом. Он обвинял Фридриха Великого в том, что последний – не герой, стянул себе Силезию, но отступил перед задачей объединения германских земель. Александр Македонский поступил бы иначе. Бюлов понимал, что лишь вся соединившаяся Германия могла бы сломить гегемонию Наполеона, и видел к этому главное препятствие в массе мелких тиранов, дробящих немецкую землю своими эгоистическими, противоречивыми интересами. Мечта о единой Германии, создать которую смог впоследствии Бисмарк, прорывается у Бюлова повсюду; сотни немецких столиц он хотел бы заменить одной. Он негодовал на немцев за отсутствие у них республиканского духа и добродетелей и презирал пруссаков за то, что они наполовину русские, т. е. наполовину созданный для самодержавия материал. О русских Бюлов пишет всегда с большой горечью. Он признает за русским солдатом достоинства автомата, катапульты для стрельбы, созданной из костей и мяса; русский храбр или трус, честен или обманщик, умен или глуп, смотря по тому, как ему прикажут. На русскую помощь Бюлов не надеялся: если в Тридцатилетнюю войну шведы и австрийцы били Германию с севера и юга, то в его эпоху он видел повторение этой истории с той разницей, что французы будут опустошать области западнее Эльбы, а русские – восточнее. Он боролся против стремления Пруссии поделить с Австрией Германию на северную и южную. В 1813 г. Бюлов был бы герой национального движения, в 1805 г. он выглядел революционером и пораженцем.

Бюлов действительно не сумел освободиться от антимилитаристических и пасифистических идей, так глубоко проникавших в философию XVIII в. Он писал: «Я называю войну наукой не об убийстве, как это делали, а о разбое, так как ее объект заключается в завоевании, в грабеже земель, а убийство является только средством, ведущим к этой цели. В убийстве еще умудряются находить нечто благородное; этого не будет, когда будет ясна цель – грабеж. Война – это тоже воровство, которое в малом масштабе наказуется, а в большом – награждается лавровыми венками, фимиамом поэтов, статуями и храмами». Правда, иногда Бюлов относился к войне мягче: «Военное искусство дорого мне, как эгида безопасности и свободы [8] , и моим долгом является заниматься им, поскольку я убежден, что у меня есть идеи, как сделать бесплодным наступление посредством повышения искусства обороны». Как мы видели раньше, упрекая Фридриха Великого за то, что он не закончил собирания немецких земель и не воевал дальше, Бюлов сам уже готов был признать положительную роль насилия. Но в общем венцом его трактата по военному искусству является призрак всеобщего мира, который установится тогда, когда все государства достигнут своих естественных границ, когда все политическое устройство Европы придет в соответствие с его учением о базисе.