Павел Кодочигов - Второй вариант Страница 6

Левее горы, за низинкой, увидел полуразрушенный дом и - будь что будет побежал к нему. За рекой застучал пулемет, засвистели над головой пули. Упал, отполз, как наставляли в училище, в сторону, и снова вперед, до следующей очереди. Недалеко от дома откуда-то сверху, словно, с неба, раздался густой бас:

- Куды тебя черт несет? Ходют тут всякие! - После непродолжительного молчания бас смягчился, видно, разглядел на погонах звездочки:-Тут НП, товарищ младший лейтенант, а правее траншейка есть. Вы до нее бегите, а то засечет нас и выкурит отседова.

Траншейка вывела прямехонько на KП роты. Мимо землянки Малышкина Полуэкт прошел с деловым и озабоченным видом, будто спешил куда-то, опять долго шел безлюдным ходом сообщения, на его развилке повернул на этот раз налево и замер, заслышав стук дятла. Дятел сидел на раскидистой окраинной сосне и долбил ее твердую, высохшую на солнце кору. Засмотревшись на него, Полуэкт не расслышал, как на немецкой стороне раздался орудийный выстрел. Что-то прошелестело над головой, будто пронеслась в небе стая уток, и тут же рвануло выше, на горке, так, что дрогнула и осела под ногами земля, горячим ветром опахнуло лицо и снесло пилотку. Не успел пригнуться за ней - прогрохотал второй снаряд. "В вилку берет! Следующий мой будет!" - жаром окатило с головы до ног, заставило вскочить и бежать. Этот снаряд и в самом деле развалил траншею, а потом началось такое, что Полуэкт и свету белого не взвидел. Снаряды полетели стаями, роями, подвывали на разные голоса, душили тротиловым дымом. Будь рядом какая-нибудь живая душа, наверное, не было бы так страшно и одиноко, не казалось бы, что вся эта масса со страшным треском рвущихся снарядов выпускается лишь для того, чтобы лишить жизни его, Полуэкта. Он еще не умел отличать по звуку "свой" от "чужого", не знал, что самое верное спасение от снарядов в свежей воронке, и потому падал и закрывал руками голову при каждом разрыве и, переждав, пока разлетятся осколки, рухнут поднятые к небу комья земли, вскакивал и бежал дальше. Так и метался по горке из окопа в окоп, пока не увидел землянку, спасительную дверь. Рванул ее на себя, и застыл на пороге. Баян смолк, и песня оборвалась на полуслове.

- Заходите, товарищ младший лейтенант. Вот сюда проходите, здесь местечко свободное,- пригласил чей-то голос.

Нары были низкие, света в землянке мало, и это было хорошо. Полуэкт покрепче умостил ноги в проходе и придавил руками.

- Не споете с нами, товарищ младший лейтенант?- спросил тот же голос.

- Спа-си-бо, я п-послушаю,- отказался Полуэкт и, чтобы не услышали солдаты, как постукивают зубы, незаметно подвел правую руку под подбородок.

Обстрел продолжался. С потолка то и дело сыпался песок, солдаты привычно стряхивали его, но к разрывам не прислушивались, словно они их не касались. Они заметили и мертвенную бледность младшего лейтенанта, и испуганные, во все лицо, глаза, но с кем попервости не случалось такое? Привыкнет - человеком станет.

Едва занимался рассвет. Шарапов выходил на вершину горки и оттуда метр за метром изучал оборону противника. Донесения капитану Малышкину представлял вечером, к ним, для ясности, прикладывал схемы.

Схемы дошли до КП полка и понравились в штабе. Малышкин уже не косился на пыльную и грязную гимнастерку и такие же сапоги, даже не задержал лестную похвалу и передал ее Полуэкту.

Много ли человеку надо? Чуть поддержи его, приободри, он в лепешку разобьется. Возликовал Шарапов и решил нарисовать развернутую панораму обороны врага со всеми дзотами, блиндажами, ходами сообщений и тропками, сложными предпольными укреплениями, со всем, что успел засечь в ее глубине. В картах и схемах он толк знал - отец был землеустроителем, приходилось помогать ему,рисовать тоже умел и любил, и дело пошло. За спиной, Полуэкта нередко задерживались солдаты, особенно часто худенький и маленький Юрчков. Удивлялись, сдержанно похваливали, иногда поправляли или подсказывали, что надо еще изобразить. Понимали солдаты, что стоять в обороне осталось недолго, скоро придется крушить "неприступный Северный вал" фашистов от Ленинграда до Новгорода. Может, потому и держат здесь смышленого парнишечку, может, потому и взвод ему не дают, что эту работу более нужной считают?

Перед тем как отсылать панораму, Шарапов решил еще раз все уточнить. Выбрал на горе сосну повыше и забрался на нее затемно. Расчет оказался верным - кое-что новое, ранее не замеченное обнаружил,- но часа через два понял, что до вечера ему не продержаться. Стоять приходилось неподвижно, имея под ногами всего одну ветвь. Попробовал устроиться поудобнее - ничего не получилось. Решил слезать. Метра на три сполз, и скользнула нога с короткого сучка, задела тонкую ветку, та качнулась, и сразу хлестнула по сосне пулеметная очередь. Не таясь больше, обдирая руки, начал спускаться, а от сосны только щепки летят. Срежет! Как пить дать срежет! Когда следующая очередь прошлась чуть выше головы, пришлось прыгать. На земле метнулся в сторону, ткнулся головой за сосну.

Пули щепили стволы деревьев, визжали на разные голоса, вспарывали землю, наткнувшись на крепкий сук, рикошетили в разные стороны. К первому пулемету присоединился второй. Они выискивали его и без того вжавшееся в землю тело до тех пор, пока в перестрелку не ввязались наши пулеметы и не начали бить по амбразурам немецких дзотов.

Полуэкт Шарапов вырос в маленьком и тихом городке Данилове на Ярославщине. Сколько себя помнил, ему всегда не хватало времени. Занятия в школе давались легко и не обременяли, но помимо них были городки, старорусская лапта, игры в "сыщики-разбойники", "красные и белые", лыжи и коньки, футбол и волейбол. Они вошли в жизнь городка бурно, и через год все пустыри стали футбольными полями, волейбольные сетки, настоящие и самодельные, натягивались и во дворах, и на улицах. Играли азартно, с утра до вечера, пока не валились с ног.

Полуэкт был неизменным вратарем уличной команды. "Этот Шарапов как кошка, его не пробьешь!" - как-то после очередного проигрыша сказал центральный форвард команды соседней улицы, и это прозвище прилипло. Для сверстников с той поры Полуэкт стал Кошкой.

В Данилов семья переехала в голодном и памятном тридцать третьем году. Отца пригласили работать районным землеустроителем, зарплату обещали хорошую и квартиру. Зарплату дали, а с квартирой задержались. Пришлось первое время жить на частной, в маленькой комнатенке. На хорошую зарплату купить тоже ничего нельзя было, и отец выменял ружье и Полкана на мешок картошки - она в тот год была в большой цене. Ружья не жаль, а вот Полкана! Ревьмя ревел, упрашивал оставить собаку, но ее ведь надо было чем-то кормить! Владельцу картошки помимо ружья нужна была и собака, он настоял на своем и увел Полкана.