Магия тишины. Путешествие Каспара Давида Фридриха сквозь время - Флориан Иллиес Страница 6

комнате, над высокой кроватью висит некая прелюбопытная картина. Вообще-то Ауберт приехал в Дрезден, чтобы изучать творчество художника Даля, своего соотечественника, но чем глубже он погружается в его историю, тем сильнее увлекается тем, что создавалось в 1820-е и 1830-е годы в доме «На Эльбе, 33», в квартире этажом ниже. Дело в том, что Юхан Кристиан Даль жил над семьей Каспара Давида Фридриха. И в результате следующие несколько лет Андреас Ауберт ездит по стране в поисках следов Каспара Давида Фридриха. В конце XIX века это имя уже никому не известно. Когда он наводит справки в дрезденском художественном музее, где, конечно, не выставлено ни одной работы Фридриха, старый сотрудник вспоминает, что когда-то слышал о таком художнике, уходит и спустя десять минут возвращается из самых дальних закромов с картиной «Двое мужчин, созерцающих луну», покрытой толстым слоем пыли. Даль в свое время подарил эту картину музею, но это было так давно, индустриализация и модернизм сделали Фридриха старомодным.

И вот норвежец Андреас Ауберт практически в одиночку пытается открыть немцам глаза на величие Фридриха. Он едет в Грайфсвальд и Нойбранденбург, где потомки художника еще хранят картины, изучает каждый след. Один из них и привел его хмурым осенним днем октября 1909 года в Верхнюю Лужицу, в женскую обитель в Йоахимштайне. Оказавшись в комнате Софии Элизабет фон Ноститц унд Йенкендорф, он на секунду замирает у ее кровати с раскрытым ртом. Там, в сумраке подступающего вечера, висит картина, своей красотой и совершенством, своей магией, мощью света превосходит всё, что Ауберг ранее видел у Фридриха. «Это действительно Фридрих», – бормочет он. «Да», – отвечает графиня и предлагает ему воду и пресную выпечку. А потом она рассказывает. Ее дед, саксонский министр по особым поручениям, человек утонченного вкуса Готлоб Адольф Эрнст фон Ноститц, выиграл картину «Большой заповедник»[22] в 1832 году в лотерею, передал в наследство сыну Юлиусу Готлобу, который уже в свою очередь завещал картину ей, рассчитывая на то, что меланхолия графини обретет хоть какую-то опору в оттенках неба на картине. «И в моей жизни не было ни дня, чтобы я не посмотрела на эту картину», – говорит она восхищенному норвежцу. Тот пытается в уме подсчитать, сколько это дней, но из вежливости не спрашивает графиню о ее возрасте.

Картина «Большой заповедник» висит в правильном месте – в том отношении, что к ней можно добраться только по мосту четырех стихий: небо на ней горит как огонь, вода царственно неподвижна, земля молчит, а воздух шепчет нам какую-то тайну. Из рокота стихий Фридрих удивительным образом добывает магию тишины.

В маленькой спальне с печкой полотно за долгие десятилетия немного поблекло и устало, и гость-искусствовед советует владелице отправить картину на реставрацию в Дрезден, где ее почистят и заново покроют лаком. Эта картина – настоящая жемчужина, добавляет Андреас Ауберт, и он надеется, что она застрахована от пожара. Они еще немного беседуют, пьют воду, жуют печенье, но норвежский гость уже торопится, ему нужно успеть на последний поезд в Дрезден.

После его ухода графиня улыбается сама себе, она рада, что спустя десятилетия забвения большой мир за пределами ее обители наконец-то открыл ее Фридриха, главную картину в ее жизни. К тому же мир явился в лице такого благовоспитанного господина. Но чем дальше уезжает Ауберт, тем чаще у нее в голове всплывают слова «страховка от пожара». Это такое дело, о котором можно размышлять долго, если ты стар и у тебя много времени. Разумеется, она не сказала Ауберту, что картина не застрахована. Графине неловко, что она так и не занялась этим после того, как услышала о пожаре в родном доме Фридриха. Как можно быть такой неосторожной? Сколько раз она уже роняла свечу, сколько раз прогорал абажур лампы!

Она берется за дело. Звонит по телефону, пишет в Дрезден, говорит с реставратором Краузе, которого ей порекомендовали. И вот «Большой заповедник» отправляется в большое путешествие, по стопам Андреаса Ауберта. Картина возвращается из обители в Радмерице в Дрезден, где Фридрих написал ее в 1832 году. Получив ответ от реставратора, дама пишет почтительное письмо директору дрезденского музея Карлу Вёрманну: «По инициативе художественного критика из Норвегии я отправляю принадлежащую мне картину „Большой заповедник“ К. Д. Фридриха для очистки и покрытия лаком в Дрезден, для приобретения же надлежащей страховки от пожара я хочу осведомиться о стоимости данной картины». А поскольку эта стоимость очень велика, а вместе с ней и цена страховки, графиня подумывает о том, чтобы продать картину дрезденскому музею. На языке 1909 года это было сформулировано так: «…позволю себе обратиться к вашему высокоблагородию с досужим вопросом о том, не соизволит ли Дрезденская королевская картинная галерея рассмотреть такое предложение?» Галерея отнюдь не считает этот вопрос досужим, быстро рассматривает его и через месяц действительно покупает «Большой заповедник». Правда, в закупочной комиссии звучали и голоса против – причем со стороны почтенных живописцев и профессоров Академии художеств Германа Прелля и Готхардта Кюля. В протоколе заседания комиссии зафиксировано, что эти двое были против покупки, «поскольку не могут в достаточной мере примириться с грубостью этого примитивного немецкого стиля в пейзаже первой четверти XIX века». Забавно читать такие слова с учетом того, что в 1909 году в Дрездене все обсуждают группу «Мост»[23] – Эрнста Людвига Кирхнера, Эриха Хекеля и Макса Пехштайна, которых высмеивают именно за «грубость» и «примитивность» – как Каспара Давида Фридриха.

Как бы то ни было, графиня София Элизабет фон Ноститц унд Йенкендорф теперь радуется у себя в комнате в обители в Радмерице тому, что ее Фридрих теперь в безопасном месте, в музее – а музей не только выплатил две тысячи рейхсмарок, но и оплатил страховку от пожара. А белый прямоугольник на английских обоях в цветочек над кроватью маркирует то место, на котором «Большой заповедник» десятки лет освещал ее жизнь, это пустое место каждый вечер делает ее чуть менее грустной.

Холодной весной 1945 года на замок накатывает советская армия, солдаты выгоняют обитательниц, и те в панике пытаются пешком уйти за Запад. Солдаты срывают все занавески и картины со стен, жгут их в комнатах, чтобы согреться у огня. Картины с деревянными подрамниками, сухими холстами и резными рамами горят лучше всего. Кстати, ущерб в результате военных действий страхование от пожара не покрывает.

* * *

Примерно тридцать или сорок лет назад во Франции распродавали имущество маленького антикварного магазина, и один гессенский коллекционер, проезжавший мимо на машине, купил