Алексей Череватенко - Небо Одессы, 1941-й Страница 6

Я отрицательно покачал головой.

- А я, знаешь, в девятнадцать лет женился, - Шестаков смущенно улыбнулся. - И, признаться, не жалею. Семья - милое дело. Моя Олимпиада подарила мне дочь и сына... Когда долго не вижу их, тоска берет отчаянная.

...Наша беседа в эскадрилье продолжалась более двух часов. Деловые вопросы перемежались с житейскими, на первый взгляд, не имеющими прямого отношения к делу. Но это только казалось. На самом деле командир и подчиненный изучали друг друга. Отныне нам вместе служить, делить радости и неудачи.

Может быть, не во всем можно было согласиться с капитаном, слишком категорично он судил о людях, был нетерпим к слабостям, но из первой встречи с комэском я вынес твердое убеждение, что он человек целеустремленный, настойчивый, прямой.

В первый день приезда у меня состоялась беседа и с комиссаром эскадрильи Юрием Борисовичем Рыкачевым. Встретил он меня приветливо, много расспрашивал о моей прежней жизни, ознакомился с летной книжкой. И снова я почувствовал себя виноватым в том, что мало налетал часов.

- Что верно, то верно, у новичков совсем мало практики, - согласился Рыкачев, но тут же поспешил успокоить:

- Полетаете с командиром на учебно-тренировочном самолете, а там получите боевую машину, будете наверстывать.

На третий день мы с Шестаковым поднялись в воздух. Как положено, капитан сидел во второй кабине, контролируя мои действия. Можете представить мое тогдашнее состояние: боялся допустить малейшую неточность, каждое движение выверял трижды. Но когда человек напряжен, не миновать ошибки. Во время виража я, что называется, перестарался, перетянул ручку. Машина задрожала и едва не свалилась в штопор. Капитан вовремя вмешался, отжал ручку управления от себя, и все обошлось. Но после этого он заставил меня несколько раз повторить упражнение, пока не отработал по всем правилам.

Посадку произвел хорошо. Выхожу из кабины, обращаюсь по уставу:

- Какие будут замечания, товарищ командир?

Комэск для начала сказал несколько слов в похвалу и начал разбирать недостатки: спешка, торопливость, нервозность. Капитан советовал выработать в себе хладнокровие - это необходимое для летчика качество. Потребовал отточить выполнение виража, переворота через крыло, петли Нестерова. Под конец сказал:

- Плохо летать не позволю. Летать будешь только отлично, у тебя есть для этого все данные.

Я воспрянул духом, почувствовал уверенность в себе. Поставил перед собой задачу: в самый короткий срок в совершенстве овладеть техникой пилотирования.

Позже на базе нашей эскадрильи и был создан 69-й полк. Майор Шестаков стал заместителем командира полка.

...Сбор по тревоге закончен, дежурные звенья поочередно взлетают и патрулируют над Одессой. Под нами уже военное небо, летаем с полным боекомплектом, ищем противника. Перегнувшись через борт, гляжу вниз. По дороге к городу тянутся повозки, машины. Беспокойные мысли одолевают меня. Там, на западе, уже идет война, а у нас еще тихо. Не проглядеть бы... Тишина на войне всегда обманчива.

После полета докладываю новому комэску капитану Елохину:

- Противник не обнаружен, в воздухе все спокойно.

- Боятся фашисты показываться над Одессой, - замечает кто-то.

- Да, тебя, верно, испугались, - ворчит Аггей. - Такие они пугливые... - он закуривает и опускается на траву. Мы рассаживаемся вокруг, как цыплята возле наседки. Разговор идет о том, скоро ли начнутся воздушные бои. Рядом натужно гудят бензовозы, техники заправляют машины. Над аэродромом кружит тройка "ястребков". Вдруг прибегает запыхавшийся посыльный:

- Все свободные от полетов в штаб! Ожидается правительственное сообщение.

Правительственное сообщение! Значит, будет выступать Сталин...

Собрались не в штабе, а в столовой. Небольшое помещение битком набито. Протиснувшись ближе к репродуктору, замечаю Асташкина, Голубева, Маланова, Серогодского. У всех застывшие, напряженные лица, ни улыбки, ни веселого словца.

12 часов дня. С обращением к советскому народу по радио выступил заместитель Председателя Совета Народных Комиссаров СССР и Народный комиссар иностранных дел В. М. Молотов.

"Весь наш народ теперь должен быть сплочен и един, как никогда, говорилось в обращении. - Каждый из нас должен требовать от себя и от других дисциплины, организованности, самоотверженности, достойной настоящего советского патриота, чтобы обеспечить все нужды Красной Армии, флота и авиации, чтобы обеспечить победу над врагом". Обращение заканчивалось словами: "Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами".

Короткая речь, всего несколько минут. Никто не хочет уходить, ждем еще каких-то слов, но вот уже льются из репродуктора звуки марша в исполнении духового оркестра. Начальник штаба Никитин приказывает разойтись по своим местам.

Мы выходим из столовой. Ярко светит щедрое июньское солнце, на небе ни единого облачка. Как и вчера, поют в лесопосадке птицы, на поляне колышутся под дуновением ветерка алые маки. Мирная картина. И все-таки война... Трудно с этим смириться.

Согласно разработанному начальником штаба графику, экипажи каждой эскадрильи знают свое время полетов. Но дежурят все. Никто не уходит с поля. Звено за звеном взлетают в небо самолеты. Посты воздушного наблюдения, оповещения и связи 15-й бригады ПВО сообщают: в воздухе чисто,

Мое звено в предстоящую ночь было свободно от вылетов, и я решил навестить семью. Особенно беспокоился за Валентину, надо бы ее утешить, успокоить...

Комэск согласился отпустить меня, попросив заодно узнать городские новости. Ребята вручили пачку писем, я должен был опустить их в почтовый ящик.

На попутной машине добрался до вокзала. Город бурлил, клокотал. Вместе с капитаном интендантской службы мы соскочили с машины и сразу попали в окружение женщин: засыпали вопросами, требуя новостей. Капитану все же удалось вырваться, а меня не отпускали: как же, летчик, он все знает, ему далеко видно.

- Скажи, сынок, вы их, гадов, не допустите к Одессе? - обратилась ко мне пожилая женщина.

Полный уверенности и с чувством собственного достоинства я ответил:

- На летчиков можете положиться! Не допустим к городу ни одного фашистского стервятника!

Женщины продолжали свои расспросы, теребя за рукав. Их волнение было понятно: война ворвалась в наш советский дом внезапно, как бандит врывается в квартиру, чтобы ограбить ее, учинить разбой.

Наконец, выбравшись из толпы, спешу домой, времени в обрез. Встречают меня радостно. У них спокойно, никакой паники, и на душе становится теплее. Слушали речь Молотова по радио. Старик побежал в свои мастерские, у них там должен митинг состояться. Валентина вполне серьезно задает вопрос, сколько мы уже сбили фашистов. Я снисходительно улыбаюсь: ишь, какая скорая! Да их тут еще и не видели.