Виктор Прибытков - Черненко Страница 60

Некоторые аналитики утверждают, что началу перестройки в стране положил Андропов, внедряя меры по укреплению трудовой дисциплины, расширению самостоятельности государственных предприятий, стимулированию труда. А далее ход их рассуждений сводится к тому, что с приходом после смерти Андропова к руководству страной Черненко все процессы начатых перестроечных мероприятий были заторможены и лишь только после смерти Черненко «знамя андроповской перестройки» поднял и понес Горбачев. (Итог похода этого «знаменосца» известен — крах СССР, а затем — годы ельцинского беспредела в России.)

Такое понимание короткого периода правления Андропова, а затем Черненко, на мой взгляд, выглядит слишком упрощенно и не соответствует истинному положению вещей. Андропов не был автором перестройки и не осуществлял ее в том горбачевско-ельцинском понимании, в котором она вошла в историю. Вместе со своими соратниками (а к ним, безусловно, относился и Черненко, несмотря на те его разногласия с Андроповым, которые вызывала сложившаяся расстановка сил в Политбюро) он стремился решительно отойти от ряда негативных явлений последних лет правления Брежнева, наметил и приступил к осуществлению мер по их исправлению или ликвидации.

По моему мнению, время с ноября 1982-го по март 1985 года можно было бы назвать периодом развертывания многосторонней подготовки к перестройке. Естественно, эти два года и четыре месяца в историческом плане — ничтожно малый срок. Вместе с тем этот период примечателен уже такой особенностью, что вместил в себя пребывание у руля партии и государства двух лидеров: Андропова (15 месяцев) и Черненко (13 месяцев). Изменились ли обстановка, общественно-политический климат в стране за этот короткий период? Несомненно.

Хотя видимых радикальных перемен и не произошло, площадка, или, может быть, правильнее сказать, подъездные пути для перестройки уже готовились тогда. Черненко, завершая этот переходный период, пытался внести свой посильный вклад в грядущие перемены. Мои наблюдения как человека, который все это время находился рядом с ним, подтверждают такой вывод. И мне кажется, что, будучи свидетелем происходившего, я имею некоторые основания высказать свои суждения по этому поводу, пусть даже они и покажутся субъективными. Но одно могу сказать: они — от жизни, а не надуманы в угоду времени.

Конечно, словосочетание: «Черненко и перестройка» — немыслимо. Немыслимо оно прежде всего потому, что мысль о перестройке здания, возведенного при социализме, Константину Устиновичу никогда бы не пришла в голову. И, уж конечно, он не воспринял бы ту перестройку, которая, как позднее выяснилось, означала ломку, разрушение «до основанья» всего, что было создано за годы советской власти.

Его настороженность к проявлению подобных настроений, а они уже проскакивали в поведении и действиях некоторых партийных функционеров, исходила не от косности, а от убежденности в правоте и торжестве социалистических идей, от веры в высокую жизнестойкость социалистического государства и созидательный смысл руководящей роли Коммунистической партии. Эти твердые убеждения можно назвать и ортодоксальными, но именно они не позволяли Черненко и мысли допустить о возможности слома существующего в стране общественного строя.

Такой, я бы сказал, благородный консерватизм был присущ не только ему, но и большинству других членов Политбюро, умудренных жизненным опытом. Не будем забывать, что люди преклонного возраста обладают и позитивными качествами, которые приобретаются только с годами. Среди них — способность видеть и предугадывать негативные последствия непродуманных начинаний, необоснованных ломок старого.

Для Черненко было ближе понятие «реформа», но в приемлемом для него смысле слова, подразумевавшем ремонт и совершенствование дававшей сбои партийно-государственной машины. Поэтому в своей практической работе на посту генерального секретаря он пытался сосредоточить внимание на наиболее «узких» местах, застопоривших развитие страны. Он в полной мере сознавал необходимость совершенствования управления экономикой страны, реформирования народного образования, повышения эффективности идеологической работы партии, улучшения всей деятельности партийного и государственного аппарата.

Черненко прекрасно сознавал, что нельзя топтаться на месте — это была, если хотите, его жизненная позиция, и возникла она задолго до того, как он стал лидером партии и государства. Пройдя все звенья партийной работы — от райкома до Центрального комитета и руководителя КПСС, Константин Устинович в полной мере понимал губительность застойных явлений, большого отставания от развитых западных стран, хотя первоначально и создавалось впечатление, что он тяготеет к брежневскому стилю правления с его замедленной бюрократической атмосферой и видимым благополучием.

Возникает естественный вопрос: в чем же видел Черненко свои основные задачи как глава партии и государства и была ли у него собственная программа по преодолению проблем, доставшихся ему в наследство, и ускорению развития страны?

Конечно, развернутой программы действий к тому моменту, когда он стал генсеком, у него не было. Черненко полностью полагался на коллективный разум партии, который воплотился в решениях двух «андроповских» пленумов Центрального комитета, состоявшихся в ноябре 1982-го и июне 1983 года, и в материалах февральского (1984 года) пленума ЦК КПСС. Все они служили для Константина Устиновича, пожалуй, главными вехами, определявшими основное содержание практической деятельности партии. Он не раз, фактически до последних дней, подчеркивал их преемственность, что лишний раз доказывает, во-первых, его стремление отодвинуть страну от опасной черты, к которой приблизило ее царившее при Брежневе благодушие в верхних эшелонах власти, а во-вторых, несостоятельность попыток противопоставить его шаги андроповским начинаниям.

К примеру, уже на первом заседании Политбюро ЦК 23 февраля 1984 года, которое Черненко вел в ранге генсека, он призвал обратить внимание на «рост технического прогресса» и улучшение «порядка и дисциплины». Это были известные лозунги Андропова, и обращение к ним Черненко свидетельствовало о его полной поддержке начатой линии и желании продолжить ее.

Взаимосвязь деятельности этих двух лидеров налицо, и искусственно отделять политическую платформу одного от политики другого было бы неверно. Оба генсека пусть в разной, — хотя, откровенно скажем, в обоих случаях и незначительной, — степени, но успели только провести ряд подготовительных мер, давших толчок к неминуемому процессу перемен. Оба они сталкивались по существу с одинаковыми проблемами: у них было ограниченное временное пространство для серьезного экономического маневрирования и социальных экспериментов.