Андрей Танасейчук - Эдгар По. Сумрачный гений Страница 60

Апокриф этот восходит к авторитетному «Харперс мэгэзин» («Harper’s Magazine»), опубликовавшему в 1889 году статью некоего Аугустуса Ван Клифа[136], в которой приведены воспоминания той самой мисс Деверо, которая к этому времени была, мягко говоря, немолода, да к тому же так и осталась «мисс». Подробности, что она приводит в своих воспоминаниях, говорят о том, что, скорее всего, она действительно жила по соседству с домом тетушки Клемм, неоднократно видела поэта и, вполне может быть, даже была с ним знакома. Но едва ли стоит всерьез воспринимать ее утверждение: «В течение года каждый вечер он приходил ко мне». Как очевидна и ложность другого пассажа из ее «воспоминаний»: «Эдди (!) говорил мне, что вторая жена мистера Аллана прежде служила его домоправительницей (!). Он говорил мне, что несмотря на то, что она является его супругой, она совсем о нем не заботится». Как-то слишком похоже на сплетню. Кем-кем, а уж сплетником Эдгар По точно никогда не был. Да и вообще как-то очень неумно выглядит мисс Деверо в собственных воспоминаниях. Видимо, такой она и была. Что же в таком случае могло привлечь поэта в этой женщине? Тем более на «год»? Вопросы — риторические. Но ответ очевиден: о романтических отношениях между ними говорить не приходится. Так что и ее суждение о поэте: «Для него не существовало законов — ни божеских, ни человеческих. Он был атеистом. Он бы охотно стал жить с женщиной без всяких обязательств жениться на ней» — пусть остается на ее совести. Тем более что это ни в малой степени не соответствует действительному отношению поэта к прекрасной половине человечества в целом и к знакомым ему дамам — в частности, и у читателя еще будет шанс не раз убедиться в этом.

Совсем иной портрет рисует другая современница поэта, неоднократно встречавшая его в «балтиморском свете» тех дней:

«Мистер По ростом был около пяти футов восьми дюймов, с темными, почти черными волосами, которые он носил длинными, зачесывая назад, как принято у студентов. Волосы были тонкими и шелковистыми. Ни усов, ни бороды он не отпускал. Нос у него был длинный, прямой, черты лица правильные и тонкие, прекрасный рисунок губ. Он был бледен, и щеки его никогда не окрашивал румянец; кожу отличал красивый и чистый оливковый оттенок. Выражение лица он имел меланхолическое. Худощавый, но великолепно сложенный, он держался по-военному прямо и ходил быстрым шагом. Но более всего пленяли его манеры. Они были полны изящества. Когда он смотрел на вас, то казалось, что он читает ваши мысли. Голос он имел приятный и мелодичный, но несильный. Одевался По всегда в черный, застегнутый на все пуговицы сюртук со стоячим, на кадетский или военный манер, воротником; отложной воротник рубашки был схвачен черным завязанным свободным узлом галстуком. Он не следовал за модой, а придерживался своего собственного стиля, который отличала некоторая небрежность, точно его мало заботила одежда. По виду его сразу можно было сказать, что он совсем не такой, как другие молодые люди»[137].

Как мы видим — ничего безбожного и аморального в 23-летнем поэте окружающие не видели. Скорее, наоборот. Многим он казался своеобразным, но достойным молодым человеком.

Но зачем же все-таки было нужно мисс Деверо красочно расписывать отношения с человеком, с которым она едва ли была знакома? Нет в том никакой загадки. Психологически феномен вполне объясним. Скорее всего, имела место некая экстраполяция посмертного скандального образа поэта, сдобренная комплексами старой девы, помноженными к тому же на желание погреться в лучах славы в общем-то совершенно случайного и неразгаданного соседа отроческой поры. Да и вообще, кому из нас не свойственно это желание — приукрасить собственное прошлое? Просто подавляющее большинство остается в рамках здравого смысла. А Мэри Деверо — в силу означенных причин и, вероятно, недалекого ума — это не удалось. Вот и все. А досужие сочинители, падкие до пикантных подробностей, не прошли мимо, и… — пошла гулять история, обрастая деталями и домыслами.

Из действительно знавших и общавшихся с ним в этот период людей заслуживают внимания слова Ламберта Уилмера[138], тогда дружившего, а затем враждовавшего с поэтом (не по своей, кстати, вине):

«Он нигде не служил и жил со своей тетей, миссис Клемм… Внешность По имел благородную и утонченную, но в ней не было ничего болезненного или отталкивающего, и я никогда не видел, чтобы он был одет неаккуратно. Напротив, если его костюм и не был скроен по последней моде, его можно было назвать элегантным… Почти ежедневно подолгу мы вместе гуляли по пригородам Балтимора и вели беседы на разные темы… В общении По был свободен, но не красноречив… Никогда не слышал, чтобы он с теплотой отзывался о ком-нибудь из поэтов, за исключением Альфреда Теннисона. Среди пишущих прозу образцом он считал Бен. Дизраэли[139]. Он был весьма любезным собеседником… В его обличье и в характере мыслей было нечто женственно-утонченное. Однажды Эдгар По, его двоюродная сестра Вирджиния и я гуляли в окрестностях Балтимора и приблизились к кладбищу, где проходили чьи-то похороны. Вирджиния взволновалась и пролила слез больше, чем скорбящий. Ее эмоции передались и По, и он заплакал»[140].

Интересны и другие его свидетельства. Например, он утверждает, что в балтиморский период По не увлекался алкоголем. «Я ни разу не видел его в состоянии опьянения», — пишет Уилмер. Хотя вспоминает, как однажды тетушка пеняла Эдгару на позднее возвращение домой в пьяном виде, на что поэт извинился и ответил, что не смог отказать друзьям, которые пригласили его в таверну. Что это были за «друзья» и что поэта с ними связывало, к сожалению, неизвестно.

Или:

«Я никогда не встречал его в платье дурного покроя, он был всегда элегантен. Более того, в связи с этим я частенько задумывался, как же ему удается так хорошо одеваться, учитывая всегдашнюю его стесненность в средствах».

Действительно загадка. И ответить на нее мы можем, только предположив, что здесь, скорее всего, не обходилось без заботливых и умелых рук миссис Клемм. Ведь, кроме тех 20 долларов, что он получил от опекуна, и совершенно незначительных сумм, что он мог иметь от публикации нескольких стихотворений, никаких иных средств у него не имелось и быть не могло.

Кстати, в те дни, о которых идет речь, Уилмер некоторое время (с января по август 1832 года) редактировал еженедельник «Балтимор сэтеди визитор» («Baltimore Saturday Visitor»). Данное обстоятельство стимулировало поэта продолжить сочинение прозы: вероятно, он надеялся публиковать рассказы на страницах еженедельника Уилмера. 4 августа последний опубликовал следующее объявление: «Мистер Эдгар А. По удостоил нас прочтением рукописи нескольких рассказов, им сочиненных» (речь о «Рассказах Фолио Клуба», цикла, который Э. По тогда начал писать).