Диан Дюкре - В постели с тираном 2. Опасные связи Страница 60

Вообще-то Хадиже и в самом деле приходится прилагать немало усилий, чтобы поддерживать порядок в особняке. Здесь развернута весьма бурная деятельность. Дом не пустеет даже ночью. Сейчас, в октябре, когда еще тепло, телохранители и боевики аятоллы спят вповалку прямо на полу в гостиной. Командный пункт в городке Нофль-ле-Шато, по изначальному замыслу, должен был вмещать не более двенадцати человек. Однако вскоре – после прибытия из Тегерана пятидесяти телохранителей – маленький особнячок переполняется. Помещения используются по максимуму, и в одном из них – примыкающем к кабинету аятоллы – даже размещается импровизированная школа для племянников и внуков Рухоллы и Хадижи. Однако после того как по заказу аятоллы местная телефонная компания устанавливает в особняке шесть телефонов и два телекса, проводить занятия и предаваться размышлениям под беспрестанные телефонные звонки становится трудно. Поэтому Рухолла использует в качестве импровизированной мечети находящийся напротив его особняка сине-белый полосатый шатер цирка шапито, в котором уже давно не проводят представления.

Подношения приверженцев аятоллы и иранской диаспоры вскоре позволяют Хадиже перебраться в более спокойное место: чета Хомейни снимает находящийся рядышком с особняком коттедж, чтобы им и их детям можно было обрести немного покоя. Рухолла как никогда раньше рассчитывает на то, что его суровость и педантичность не позволят ему поддаться влиянию того хаоса, который он сам и посеял: движение сопротивления власти шаха приобретает в Иране огромные масштабы и становится неконтролируемым. Пунктуальность аятоллы, доведенная до крайности, является объектом шуточек сотрудников французских спецслужб, которым поручено обеспечивать безопасность имама. Если у них появляются сомнения насчет того, правильно ли идут часы, они могут проверить это, следя за аятоллой, который выходит из дому и вообще совершает те или иные ежедневные процедуры строго в определенное время – минута в минуту.

Данный период бурной деятельности в чуждой аятолле зарубежной столице все-таки внесет кое-какие изменения в уклад жизни весьма консервативной четы Хомейни. Определенное любопытство, которое вызвал у Рухоллы и Хадижи окружающий их незнакомый мир, подтолкнет иранцев к кое-каким – не очень-то характерным для них – вольностям.

Однажды вечером Рухолле приходит в голову удрать от окружающих его многочисленных охранников и журналистов и прогуляться в одиночку по городку Нофль-ле-Шато, названия которого он еще ни разу не произносил. Этот человек, проехавший с опущенными глазами все расстояние от аэропорта до своей квартиры, чтобы не поддаться «соблазнам Запада», выскальзывает из особняка и отправляется на прогулку по ночному городку, воспользовавшись тем, что телохранители и дежурящие перед особняком французские полицейские на что-то отвлеклись. Телохранители и полицейские, в конце концов заметив, что Хомейни куда-то запропал, поспешно прерывают развлекательную прогулку аятоллы.

Для жителей городишка это была отнюдь не единственная возможность наблюдать молчаливого имама. Началась зима, и приближается Рождество. Рухолла в качестве извинения за то, что он и его приверженцы своим появлением в городке нарушили его тихую и размеренную жизнь, решает преподнести местным детям рождественские подарки. Возле нарядной ели дети видят щедрого старика с большой белой бородой, однако это никакой не Пер Ноэль (французский аналог Санта-Клауса), пусть даже окружающие его переводчики и утверждают обратное.

Хадижа утоляет терзающее ее любопытство, совершая поездки в столицу и посещая там красиво оформленные и заваленные товарами магазины. Она расхаживает по Парижу в сопровождении давних приверженцев Хомейни, и среди свиты Судабе Содейфи, которая теперь учится во Франции. Именно она и ее муж – Ахмад Газанфарпур – предоставили Хомейни, когда тот приехал во Францию, свою квартиру в Кашане. Во время пребывания четы Хомейни во Франции эта молодая женщина становится довольно близкой знакомой Хадижи и сопровождает ее в прогулках по парижским магазинам, когда бы та ни пожелала.

Здесь, во Франции, супруга Хомейни в полной мере приобретает статус аристократической дамы, которой оказывается всяческое уважение. Она верховодит в обществе женщин, составляющих штат ее собственной «штаб-квартиры» как первой леди будущей исламской республики, – в обществе жен будущих депутатов, министров и руководителей Корпуса стражей исламской революции.

В Париже у нее появляется возможность обрести то, чего ей очень не хватало в захолустном Эн-Наджафе: она может потешить свой вкус и завоевать репутацию элегантной и изысканной женщины. «Она и в самом деле понимала толк в элегантности»[184], – вспоминает Фируза Банисадр, дочь будущего президента Ирана. «Это была весьма далекая от политических реалий и очень поверхностная женщина», – высказывается в адрес Хадижи Огра Банисадр, мать Фирузы. Она вспоминает о том, как как-то раз ходила вместе с Хадижой по парижским магазинам. «Она пришла ко мне и предложила пойти прогуляться. Она хотела пройтись по магазинам, чтобы купить какую-то обувь. Шофер отвез нас в квартал Алезия, и мы прошлись пешком до площади Данфер-Рошро. Поскольку она останавливалась у очень многих витрин, мужчина, который нас сопровождал, потерял терпение и, бросив нас, ушел. Он сказал, что будет нас ждать в 18 часов в кафе, чтобы отвезти домой. Но в оговоренное время его там не оказалось. Она очень разозлилась. Я предложила ей присесть в теплом уголке и чего-нибудь поесть или выпить, но она тут же отказалась, заявляя, что пить что-то в иностранном кафе – это значит запятнать себя грязью. Однако я слышала еще раньше от другой своей подруги, что она, Хадижа, как-то раз согласилась поесть пирожных в “Галери Лафайет”»[185].

Рухолла же по-прежнему не хочет и смотреть на окружающие его предметы, являющиеся, по его мнению, символами развращенности и легкомысленной жизни. Он, в частности, категорически отказывается приближаться к современной «Вавилонской башне», построенной Гюставом Эйфелем. «Как-то раз, когда ему пришлось согласиться на операцию, он попросил, чтобы автомобиль, на котором его везли домой, сделал большой крюк, потому что он опасался, что его могут сфотографировать где-нибудь неподалеку от Эйфелевой башни»[186], – вспоминает один иранский интеллектуал. «Это полностью испортило бы мой имидж», – сказал Хомейни своему шоферу.

Этот свой имидж ему удается мало-помалу улучшать вопреки подозрениям, что именно по его указанию был устроен поджог кинотеатра «Рекс», в результате которого погибло много людей. Президенты Джимми Картер и Валери Жискар д’Эстен постепенно начинают с ним считаться, полагая, что только он может навести порядок в Иране, но требуют от него кое-каких гарантий: американцы – в том, что обеспечит политические свободы; французы – в том, что он не станет притеснять религиозные меньшинства. Франсуа Шерон – один из трех адвокатов, на которых возложена задача позаботиться о законности всех действий, совершаемых во Франции приверженцами Хомейни, – слышит от личного переводчика аятоллы неожиданное признание[187]. После встречи на высоком уровне в городке Нофль-ле-Шато он сообщает ему, что должен поехать в Париж и купить там кое-что для аятоллы, причем это «кое-что» не что иное, как одеколон.