Александр Бондаренко - Милорадович Страница 60

«Милорадович пробыл в отставке всего только около двух месяцев: 20 ноября принят вновь на службу, вторично определен киевским губернатором и опять назначен шефом Апшеронского полка»[837].

…Кстати, следовало бы сделать небольшое отступление, чтобы сказать несколько слов о появившемся вдруг генерале от инфантерии Барклае-де-Толли.

Он и действительно, появился «вдруг», хотя, пройдя войны с турками, шведами и поляками, стал генерал-майором еще в 1799 году — почти 42-х лет. Отличился в несчастливую кампанию 1806—1807 годов, был замечен государем, произведен в генерал-лейтенанты, а после войны со шведами — 20 марта 1809 года — награжден чином генерала от инфантерии. 18 января 1810 года Михаил Богданович был назначен военным министром.

Понятно, что отношение Милорадовича к «выскочке», каковым считали Барклая-де-Толли многие, было достаточно сложным, хотя представить тому стопроцентные доказательства невозможно. «Из всех его писем нельзя не вывести самых приятных заключений о его отношениях к начальникам, сослуживцам и подчиненным»[838] — такую оценку дает эпистолярному наследию Милорадовича великий русский писатель Николай Семенович Лесков…

В общем, все вновь пошло по накатанной колее.

П.А. Сафонову — 26 марта 1811 года:

«По последней почте просил я тебя взять на себя труд принять деньги по аренде, о чем и писал я к министру финансов. Теперь же прошу тебя наиубедительнейшее, выкупя брильянты мои из ломбарда, паки оны в ломбард положить на шесть месяцев, а деньги употребить на заплату в казенной лавке всех вещей, мною там заказанных, и на доставку оных ко мне. Вещи заложи на шесть месяцев. Между тем я, имев много горелки в деревне, буду стараться, дабы оная была продана и тогда удовлетворю всех кредиторов, имея на душе и на сердце должные мною тебе деньги, коими ты меня дружески одолжал, сам нуждаясь. Таким образом, кажется мне, брильянты будут шесть месяцев в целости, лавка удовлетворена, и вещи ко мне будут доставлены…»[839]

Денег нет, но это досадное обстоятельство не мешает жить на широкую ногу. Французский граф де Лагард оставил описание губернаторского бала: «Сады были иллюминованы до самого низу гор, и в чащах деревьев спрятаны были хоры музыки, которые сообщали этой прекрасной ночи какой-то волшебный колорит. За несколько дней перед тем разосланы были гонцы к дамам из общества, которые почти все теперь в деревнях. Генерал открыл бал с одной из прелестнейших особ, каких я видел в жизни, г-жой Давыдовой, рожденной Аглаей де Грамон. Ужин был великолепен. В два часа ночи был концерт, в котором соперничали между собой на виолончели и скрипке Ромберг и Лафон. Потом танцевали до света. В девять часов утра подан был в сад завтрак»[840].

Ну а «…генерал-майору Паскевичу, по высочайшему повелению, поручено формировать в Киеве Орловский пехотный полк, которого он наименован шефом»[841]. С этим полком нашему герою не раз придется встречаться на полях сражений Отечественной войны. Но это — впереди, а пока, как пишет историк, «…киевляне считали золотым веком время, когда Милорадович был военным губернатором.

"Всегда справедлив, всегда добр, всегда весел, он был страхом преступников, надеждой угнетенных, душою общества"»[842]. А между тем…

«Никто не помнит такого жаркого лета. Пожарам нет числа: каждую ночь с какой-нибудь стороны рдеет небо. В одном месте горят слободы; в другом пылают стога и скирды сена. Там, на краю горизонта, сгорают леса, и пламя льется рекою. Во многих местах горят поля, и земля на аршин глубиною выгорает. Случается, что огонь, растекаясь по степям, выходит к селениям и зажигает их. — Не один Киев; сгорает Бердичев и Житомир, горит Волынь и Малороссия. Здесь, в Киеве, загораются многие дома, еще не достроенные: горят те, в которых печей совсем не топят; и такие строения занимаются огнем, в которых вовсе нет печей.

Все это подает повод к разным догадкам и сомнениям. Полагают, что есть поджигатели; что они составляют особого рода секту или тайное общество; что выпущены из Польши, из герцогства Варшавского, где наперсник Н[аполео]на, злобный Д[а]ву[843], готовит во мраке молнии для поджигания священных городов России.

Но здешнее начальство смотрит неусыпными очами. Все меры приняты; все предосторожности взяты»[844].

«28 июля, в исходе 1 часа за полночь был пожар во дворце у военного губернатора, аки бы от зажогу, и сгорел правый со въезду корпус»[845].

«Страшнее всех был известный пожар на Подоле. В тесных, изгибистых улицах всё горело. По обе стороны пылали здания; под ногами тлела из бревенчатого накатника мостовая; сверху сыпались горячая зола и огарки, высоко взвиваемые крутым, порывистым вихрем, может быть, возбужденным разрежением воздуха от сильного развития огня. И в этой буре свирепеющего пламени и дыма, на статном коне, с обожженным лицом, в мундире, покрытом звездами и орденскими знаками, в шляпе с высоким пером, которое не раз загоралось, отличался один человек: он всем распоряжался, его все слушались. Это был Милорадович!»[846]

«Генерал Милорадович, известный непоколебимым мужеством своим в сражениях, ободряя жителей и поощряя войско, являлся везде, где огонь и опасность усиливались. В одном тесном переулке пламя, обойдя его кругом, опалило ему щеку, волосы и мундир. Едва он мог ускакать по горящим развалинам»[847].

«На другой день большая часть дворца, служившего помещением для военного губернатора и его штата, уже вмещала в себе до пятидесяти беднейших семейств, лишившихся последнего приюта в пожаре. Их кормили и оделяли первыми потребностями»[848].

«Пожары угасают: раскаленное небо покрывается благотворными облаками и дарит землю спасительным дождем. — Как несчастны они! бедные жители сгоревшего города!.. Целые семейства гнездятся в развалинах, в погребах; шалаши почитаются выгоднейшим жилищем. Многие роются в пепле, ища сами не зная чего!..»[849]

«Следуя непринужденно развитию характера своего во всей его полноте, Михаил о Андреевич в то же время давал балы и веселил целый Киев. Занятия его были слишком разнообразны. Часто в один и тот же день он принимал просителей и местным, отчасти ему природным, наречием разговаривал с добродушными малороссиянами, приходившими из дальних сел просить у него расправы; потом охотно и, так сказать, с любовью, занимался разведением нового сада, ездил верхом, заходил в келью к схимнику Вассияну и, к вечеру, давал в полном смысле блестящий бал, где часто бывал сам первым в мазурке и всегда радушным угостителем всех и каждого»[850].