Мария Залесская - Людвиг II Страница 60

Но с годами потребность в покое у короля усиливалась; все же быть королем — это очень стрессовая «профессия». Поэтому Людвиг очень болезненно воспринимал, когда его планы на уединенный отдых нарушались. Биограф короля Жак Банвилль пишет: «В 1874–1875 годах, путешествуя по Франции под именем графа Берга, Людвиг II в Париже запросто посещал театры, музеи и даже ездил по городу на империале омнибусов. В 1875 году при таком же инкогнито он едет в Реймс с целью посетить знаменитый собор, с которым связаны воспоминания о Жанне д’Арк. Но народ узнал о его приезде, и когда он, долго пробыв в соборе, вышел оттуда задумчивый, полный размышлений о чудесной Девственнице, собравшаяся толпа устроила ему шумную овацию, которая, несмотря на всю ее сердечность, была такой дисгармонией с настроением Людвига, что он на другой же день уехал в Мюнхен, а оттуда в свои любимые горы»[196].

Примерно то же приключилось с королем и во время путешествия в Швейцарию с Кайнцем. Как только пароход причалил в Бруннене, с берега раздались радостные овации, и Людвиг увидел, что вся набережная запружена народом, ожидающим, когда он сойдет на берег. Это было настоящим ударом для желающего покоя и максимального уединения «маркиза Саверни». Решено было высадиться в более отдаленном месте и уже оттуда пройти в заранее приготовленный к его приезду скромный отель. Но оказалось, что и там путешественников уже ждали толпы любопытных. Лишь через несколько дней королю и его спутникам удалось устроиться на уединенной частной вилле «Gutenberg», имевшей вид простого швейцарского дома, в окрестностях живописного озера, окруженного горами. Это было то, что нужно. Садовник, исполняющий на вилле также должность управляющего, с «редкой» фамилией Шмид рассказывал русскому биографу Людвига II С. И. Лаврентьевой один весьма характерный эпизод: «Я был с королем на балконе; он дружески расспрашивал меня о том времени, что я провел в школе «Телля», и о моих школьных воспоминаниях и о воспитании вообще, что его интересовало. Когда я, отвечая ему, употребил его королевский титул, он, быстро взглянув на меня, спросил: «Вы ведь господин Шмид?» «Точно так, Ваше Величество!» — отвечал я. «Ну так прошу вас говорить и мне просто «mein Herr».[197] Я Majestät[198] только в Баварии. Заметьте это, любезный Шмид»».[199]

И все же в душе король всегда оставался королем, тем более что в строгих традициях этикета двора он и был воспитан; Людвиг не мог, даже если бы очень хотел, освободиться от своей второй натуры. Одна часть его души жаждала свободы, другая — находилась в жестких тисках условностей церемониала. Парцифаль требовал простоты и непосредственности, Людовик XIV — преклонения и почитания. Именно этого-то и не смог вовремя понять Йозеф Кайнц.

В первые дни «отпуска» Людвиг и Кайнц наслаждались покоем. И в такие минуты король особенно нуждался в творческой подпитке со стороны актера. Его мелодичный голос, декламирующий бессмертные строки великих поэтов, был настоящим лекарством для его страдающей души. На вилле «Gutenberg» к услугам Людвига была лодка, и он вдвоем с Кайнцем совершал ночные прогулки по озеру. Людвиг делился с другом своими обширными познаниями из истории Швейцарии; Кайнц читал монологи из «Вильгельма Телля» Но… Нет в мире совершенства, идиллия продолжалась недолго.

Кайнцу недоставало терпения и такта вынести испытание королевской дружбой. В какой-то момент он начал чувствовать свою вседозволенность, позволять себе вести себя непочтительно и даже несколько вызывающе и в итоге перешагнул ту грань, которая отделяла непринужденность от фамильярности. Вначале Людвиг прощал ему все. Но дисгармония усиливалась. Как всегда, сначала ослепленный и очарованный личностью актера, король стал постепенно освобождаться от розовых очков. Кайнц начал открыто пренебрегать им. Однажды во время чудной лунной ночи Людвиг и Кайнц поплыли в Рютли, где, сойдя на берег и поддавшись магии места, король-романтик захотел послушать один из своих любимых монологов. Но актер вместо этого демонстративно завернулся в плащ и, ни слова не говоря, преспокойно заснул на траве под деревом. Людвиг не захотел тревожить друга и даже поручил слуге остаться при спящем, а при его пробуждении позаботиться о препровождении его обратно на виллу.

Тогда Кайнцу все сошло с рук. Терпение короля переполнилось роковым 11 июля, когда они снова поплыли в Рютли. По дороге Людвиг спросил, согласен ли Кайнц наконец прочесть обещанный монолог. Тот отвечал согласием. По прибытии на место король, окинув восхищенным взглядом чудный пейзаж, озаренный луной, обернулся к Кайнцу и восторженно спросил: «Как это вам кажется?» «Мерзко!» — был дерзкий ответ. Людвиг пропустил мимо ушей столь откровенное хамство и напомнил актеру о монологе. «Я устал и не буду ничего декламировать!» — последовал второй дерзкий ответ. Ошеломленный король повернулся, быстро пошел к пристани и на вопрос слуги, надо ли ждать господина Дидье, сухо ответил: «Дидье устал, пусть отдохнет». После чего уехал на виллу один…

На следующий день Людвиг, не дожидаясь Кайнца, отбыл в Люцерн, откуда послал через гофкурьера телеграмму, все же вызывавшую актера для совместного проезда с королем до Мюнхена: несмотря на нанесенные обиды, Людвиг не хотел перед всеми выставлять напоказ свое неудовольствие артистом. Однако в Баварию Кайнц возвращался уже в адъютантском вагоне.

При расставании на вокзале Людвиг обнял Кайнца и долго молча смотрел на него, словно пытаясь до конца понять эту, казалось бы, близкую, а оказавшуюся такой чужой душу. Больше они уже никогда не встречались. Кайнц лишь получил от Людвига последнее прощальное письмо, полное не враждебности, а лишь тихой грусти. «Надеюсь, что Дидье будет дружелюбно вспоминать время от времени своего Саверни. Приветствую вас сердечно. Да витают над вами добрые духи! Желаю этого от всего сердца. Дружески к вам расположенный Людвиг»[200].

Впереди короля ждало уже только одиночество…

Картина 3

Сумерки богов

Как не похоже по эмоциональному настрою было путешествие «графа фон Берга» в Париж в 1867 году на путешествие «маркиза Саверни» в Швейцарию в 1881-м! Тогда Людвиг вернулся полным новых планов, вдохновленный и отдохнувший душой; теперь — угнетенный и подавленный. Тогда его сопровождал блестящий вельможа, кутила и прожигатель жизни, друг детства граф фон Хольнштайн, можно сказать, ровня. Теперь — молодой актер, человек из низов, потерявший голову от благоволения монаршей особы и возомнивший себя чуть ли не выше всех. Но тогда у Людвига еще не было ни одного замка-убежища, а теперь, если считать Шахен, было уже три. И полным ходом шло строительство четвертого, обещавшего стать самым роскошным и великолепным, торжественным и величественным, настоящим воплощением абсолютной королевской власти. Для короля, фактически униженного последним своим подданным, это было особенно нужно.