Варвара Головина - В царском кругу. Воспоминания фрейлин дома Романовых Страница 61

20 октября, вечером

Как я жалка и глупа. Сегодня вечером мама уехала с визитом к графине Местр. Я не хотела ложиться спать, не дождавшись ее. Я так любила ее сегодня. У нее столько забот и хлопот, денег нет, никто ей не помогает, папа так беззаботен и несведущ в этих делах, дядюшка Николай ничего ей не присылает, в общем, это мучение, и она переносит все это без жалоб, никому ничего не говоря. Она делает столько добра, о котором никто не знает, кроме Капелло, через руки которой все проходит, она мне и рассказывает все это. Так вот, сегодня вечером мне хотелось ее еще раз увидеть. А когда она вернулась, то сказала мне своим резким тоном, который у нее обычно бывает, когда она недовольна: «Как, ты еще здесь?» Я думала ей ответить: «Мне хотелось еще тебя поцеловать, потому что сегодня я тебя особенно люблю: ты такая добрая и славная». Но вместо этого я сухо произнесла: «Еще не поздно, всего одиннадцать часов». Она взяла газеты и принялась читать. Я почувствовала, что меня душат слезы, поднялась и сухо попрощалась. Она поцеловала меня кончиками губ в своей самой холодной манере. Щеки у нее были румяные, а локоны тщательно уложены, я ненавижу ее такой, я люблю ее бледной и несколько небрежно причесанной, тогда она бывает более сердечной. Я убежала в мою комнату, чтобы наплакаться вволю в темноте.

Но все равно мне снова хотелось ее увидеть. Я пошла спросить, могу ли завтра утром взять коляску, чтобы поехать в Смольный. Я говорила, стоя позади лампы, чтобы ей не было видно моего лица, но у меня опять поднялись рыдания к горлу, и я ушла, даже не попрощавшись, и все время мне хотелось целовать ей руки.

Я ничего не понимаю, откуда это обожание и в то же время отталкивание, которые я испытываю к ней. Мне кажется, я бы отдала жизнь, чтобы она чувствовала себя счастливее, и в то же время часто я делаю и говорю то, что может ее рассердить, если я вижу ее холодной и высокомерной. В такие минуты я ее ненавижу и в то же время очень люблю. Но она никогда не узнает об этом, никогда не узнает, что она для меня значит, насколько выше всех прочих я ее ставлю. Я никогда бы не смогла это выразить, это бы выглядело фальшивым, она нашла бы меня смешной. Если бы она застала меня сейчас рыдающей как дурочка, она бы пожала плечами и рассердилась, она сказала бы своим самым оскорбительным тоном: «У тебя шалят нервы, дорогая». Что ж, никто не понимает другого. Думается, что самое большое наше счастье на том свете будет суметь выразить и дать понять другим нашу любовь к ним.

Я больше всего люблю мама, когда ее ненавижу, но я сейчас снова начну плакать, пойду лучше спать.

17 января

Последние две недели я провела совершенно несвойственно для меня, вела светский образ жизни, наговорила, а особенно передумала не знаю сколько глупостей, упивалась болтовней и весельем, запретила себе все серьезные и здравые мысли, мне хотелось полностью развлечься и обрести состояние духа, какое у меня было в семнадцать лет по окончании института, когда я ждала от мира всевозможных радостей и испытывала неясную, но очень горячую надежду, ожидание счастья. Мне хотелось забыть все, что я перечувствовала, передумала, перестрадала с тех пор, хотелось забыть, что я испытывала счастье только тогда, когда смиренно обращалась сердцем и мыслями к Богу. И я рада, что еще способна веселиться и безумствовать.

Вчера я вернулась очень поздно в очень рассеянном расположении духа, помолилась без усердия да так и уснула. Не знаю почему, но я проснулась совершенно отрезвевшей, с печальным и сокрушенным сердцем, с явной потребностью молиться, стоя на коленях, и выразить Господу свою любовь. О, все ничтожно, все ничтожно, только в Нем благо, наполняющее меня. У меня было чувство, как у человека, сбившегося с пути, который внезапно, сам того не ожидая, оказался у порога своего дома среди тех, кого он любит. Это так хорошо — стоять с сердцем сокрушенным перед Иисусом, говорить Ему: «Подай мне, избави меня, благослови, покарай меня, будь милостив или строг, но только не оставь меня, дай мне приблизиться к Тебе и любить Тебя». Так хорошо чувствовать себя дурной и жалкой и в то же время знать, что Иисус рядом и Он может помочь. Более всего я люблю Его и верую в Него тогда, когда я осознаю свой грех того, что уклонялась от Него. Тогда мне кажется, что я вижу мою мать, и Он так милостив и благ, так реален и близок.

Это не абстрактная идея, а мой Спаситель, мой друг, отец — все, что я люблю сильно и глубоко. Мне кажется, я слышу Его голос. Я бы не хотела другого состояния души. Я уверена, что когда мы спим, ангелы иногда прилетают, чтобы очистить наши души. Порою ночью я испытываю такое ощущение, которое не могу ясно выразить, это не сон и не бодрствование, тело как будто спит, потому что ни один внешний предмет не попадает в поле моего внимания, но мысли совершенно отчетливы, и мысль о Боге, о смерти, о вечной жизни представляется с необыкновенной ясностью. Когда я просыпаюсь, у меня остается только смутное и неясное ощущение, но общее впечатление и расположение духа остаются — как теплота солнечного луча после того, как он скроется. Это смутное воспоминание дает мне понять, что станет с душой, когда она расстанется с телом: тогда она все узнает и поймет. Сегодня ночью со мной было то же самое, я думала о Боге, мне казалось, я усердно молилась, однако я не могу вспомнить, о чем я думала и молилась, только проснулась я совершенной иной.

Я чувствую, что то, что я пишу, чрезвычайно неясно и необъяснимо, я сама не могу это как следует выразить, но, разумеется, многие это испытали и безотчетно понимают. Так бывает иногда, когда слышишь стройные звуки, не существующие на самом деле, или ощущаешь смутные запахи в воздухе: все это, вообще говоря, абсурдно и как будто смешно, однако так с каждым бывает, и отрицать его нельзя.

30 января

Сегодня вечером я одна дома и не знаю, чем заняться. Прямо скажем, это не лучший момент, чтобы быть одной. Вечером приятно поболтать и пожевать конфеты и ничего более существенного ни для ума, ни для желудка. Если бы у меня была какая-нибудь книжка о привидениях, но увы! История коммунизма и пряники вязнут у меня на зубах, но это единственное мое развлечение сегодня вечером. Если бы у меня было достаточно воображения, я бы написала роман, но я не сумею придумать ни одного события или случая, мой роман протекал бы в самых высоких сферах метафизики. Когда я была ребенком, я обещала быть гораздо умнее, чем вышло на самом деле. Моя мысль всегда напряженно трудилась, читала я с большим энтузиазмом. Когда я вспоминаю, что я испытывала, читая «Эгмонта», «Геца фон Берлихингена», «Фиеско…», «Орлеанскую деву», сказки Гофмана, длинные рыцарские романы, историю Французской революции и поэмы Лафонтена, мне кажется, это была не я. Теперь мне уже никогда не обрести того восторженного упоения моего первого чтения. Тогда мне было двенадцать лет, а теперь двадцать один год. Но я сделалась старше на десять лет благодаря преждевременному чтению. Чувства созрели, когда мысль была еще не развита. Теперь же тот непосредственный жар души остыл. Я навсегда останусь неполноценной из-за своего нелепого воспитания.