Томаш Ржезач - Спираль измены Солженицына Страница 61

(Не будет излишним напомнить, что царь Николай I в 1825 году жестоко подавил восстание дворян-офицеров, которым история дала имя «декабристы», отдал приказ повесить выдающегося поэта Рылеева, позволил убить Александра Сергеевича Пушкина.)

Михаил Петрович продолжает:

«В Москве я беседовал со своими знакомыми, товарищами, известными писателями. И если мне память не изменяет, Евгений Александрович Гнедин, человек очень умный, исключительно тонкий и точно мыслящий, сказал: „Да, Солженицыну сейчас кажется, что было бы идеальным восстановить романовскую монархию. Но при одном условии, а именно: чтобы царствовали не Романовы, потому что они делали глупости, а Солженицын. И православие, православие ему нужно тоже, но не само по себе, как «вещь в себе», но как декорация для самодержавия. Если бы он хоть чуточку был верующим христианином, как пытается сам себя убедить, он хотя бы немного уважал церковные каноны. А своими действиями он доказывает нечто противоположное. Одну из поклонниц своего литературного таланта он обратил в православную веру (речь идет о Наталии Светловой, второй жене Солженицына, еврейского происхождения. — Т. Р.). Она согласилась креститься, а он, в соответствии с христианским обычаем, стал ее крестным отцом. Через какое-то время он решил на ней жениться. По церковным канонам это запрещается: крестный отец не может вступить в брак со своей крестницей, так как с точки зрения церкви это кровосмешение. Но что законы церкви для Солженицына! Церковные правила запрещают? Кому? Солженицыну? Какие правила и что они могут ему запретить?..

— Я протестую!.. Я требую!.. Где свобода личности?..

И литературный самодержец Солженицын потребовал от православной церкви повенчать его со своей крестницей Наталией Светловой. Ну и повенчали. Литературный самодержец Солженицын пошел по пути самодержца — царя“»[106].

«Мне очень трудно судить о церковных делах и об отношениях различных течений и оттенков внутри церкви. Из области религии мне известно очень мало. Но я сильно подозреваю, что Александр Исаевич разбирается в делах церкви меньше, чем я. И знаете почему? Ведь весь пафос христианства, как известно, устремлен к таким нравственным качествам, как любовь к ближнему, прощение, терпимость. Судить и карать дано только богу, а не какому-то человеку, который объявил себя святым. Вершина добродетели — прощение.

Это основы христианства, а они, как известно, не прельстили Солженицына. Поэтому, хотим мы того или нет, его обращение к богу наигранно и носит у Солженицына чисто прагматический характер»[107], — заключил Л. К. в ответ на мой вопрос.

Может быть, это утверждение покажется абстрактным и предвзятым? Но мне хочется еще раз подчеркнуть, что при написании данной книги я пользовался фактами, и только фактами.

Число их, а также степень моего возмущения настолько велики, что порой мне это мешало в моем повествовании. А факты есть.

«В 1970 году Солженицын разошелся со своей первой женой (Наталией Алексеевной Решетовской. — Т. Р.). На пороге старости покинутая женщина, посвятившая десятки лет жизни своему идолу, приняла яд. Конечно, это должно было взволновать христианина Солженицына и в самом деле взволновало. Но любопытно, что о боге он даже и не вспомнил. В письме, которое она получила в больнице, он писал совсем в другом духе: «никогда не простит» ей того, что она сделала, так как ее смерть могла бы испортить репутацию ее более счастливой соперницы. Мысль о боге ему вовсе не пришла в голову. Ему также не пришла в голову мысль, что ему не дано прощать или не прощать, а что он должен молить бога, чтобы тот простил ей этот грех»[108].

Показания Л. К. исходят, в общем-то, из третьих рук. Есть ли еще доказательства того, что Решетовская, которая в течение всей жизни с Солженицыным была преданной Джульеттой (подобно шекспировской героине в драматической сцене на балконе), лишь по счастливой случайности и благодаря титаническим усилиям и отличной работе советских врачей не превратилась в Джульетту из сцены в гробнице?

Это доказательство — хотя лишь намеком — дала сама Наталия Алексеевна.

Когда Александр Исаевич признался ей в любовной связи с другой женщиной, Решетовская была ошеломлена. Она рассказывает об этом довольно сдержанно и скупо. «Многолетняя вера оказалась иллюзией», — заключает Н. А. Решетовская.

«— Я все понимаю. Мой этап в твоей жизни кончился. Но только позволь мне уйти совсем, уйти из жизни.

„Ты должна жить! — уговаривал меня Александр. — Если ты покончишь с собой, ты погубишь не только себя, ты погубишь и меня и мое творчество…“»[109]

Прожженному эгоисту и подлому человеку не присущи чувства преданности, уважения, долга. Ему не дорога жизнь человека, который его любил и любит…

«Известны многочисленные жалобы Солженицына на то, как он тяжело жил в 1970—1974 годах, когда он был якобы лишен всех жизненных ресурсов. (Как ему в такой ситуации удалось купить новый автомобиль якобы для тещи — другой вопрос, но согласимся на минуту с рабочей гипотезой, что он был беден, как церковная мышь.) В те годы Солженицын неоднократно выступал перед иностранными корреспондентами и делал заявления для зарубежной печати, при этом опять же он ни разу не вспомнил о боге. О том, который должен был дать ему силы выдержать и это испытание.

А как согласуется с верой и провозглашением примата нравственности над ненавистной «идеологией» политика «выгодной лжи», которая стала привычкой на каждом шагу и при каждом удобном случае? Кстати, это не мой термин — это кредо автора „Бодался теленок с дубом“»[110].

В общем, как известно, бог, православный бог потушенных свечей, анафем и занавешенных икон, который должен был укрепить своего пророка Солженицына, явился к Александру Исаевичу только в Швейцарии.

Поистине «неисповедимы пути господни»!

В один прекрасный день в начале 60‑х годов текущего столетия в Лондоне приземлился самолет, на котором прилетел «интеллектуал», именуемый Тарсис. Изгнанник из Советского Союза. Пропаганда объявила о нем как об известном поэте. Даже самом крупном (из живущих) русском поэте. Легенда скоро лопнула. Стихи Тарсиса западные читатели не читали, и даже русские эмигранты отвернулись от них[111].

Стихи и заявления его были настолько сумбурны, непонятны, что простой читатель через какое-то время даже на Западе задался вопросом: это кого нам из Советского Союза прислали? Рехнувшегося попа? Или «гения»? И общее мнение свелось к тому, что верна первая версия. И потом это подтвердилось.