Алексей Смирнов - Козьма Прутков Страница 61

Как боролись борцы! С какой страстью бросали они соперника на лопатки! Как садились на него верхом, дабы он не вывернулся и сам не прижал их лопатками к ковру! А на краю ковра, под дружный смех зрителей, повторял приемы силачей борец-пародист.

Попробуем разобраться с некоторыми из важнейших оппозиций, определивших собою искания, метания и смятения века. Как выглядели они в журнальной хронике эпохи? Какое место занимал в них Козьма Прутков?

Западники — славянофилы

Географически срединное положение России как евро-азиатской страны, ее евразийский статус определили и продолжают определять поныне ее менталитет, характер государственных и личных пристрастий. Традиционное тяготение к Азии со времен Петра I уравновешивается западным плечом державного коромысла.

Двуконтинентальность России, ее пространственное двуединство закрепляются ее гербом — двуглавым орлом. Головы орла развернуты в разные стороны — затылок к затылку, каждый континент прикрыт своим крылом, а туловище едино. Для государей главное, чтобы орел был двуглав, то есть господствовал над Европой и Азией. А вот для Толстого главное, чтобы орел не был двуличен, то есть имел моральное право на такое господство. И это не право сильного, но право мудрого.

Орел парит над «медианой» России — вершинами Уральских гор. Он — заложник двух свобод: одной, расчисленной, как свод британских законов, а другой — дикой, как сибирская тайга. Но не экспансия России на Восток с завоеванием ею гигантских пространств от Урала до Тихого океана послужила причиной идейного размежевания русского общества. Причиной раскола явилось противостояние двух разных европейских миров: западного и славянского. В духовных недрах отчизны стали ратоборствовать две разные любви к родине. Для славянофилов Россия — мать, у которой следует учиться и воспитываться. Для западников Россия — дитя, которое следует учить и воспитывать. Отсюда — два непересекающихся чувства: любовь сына к матери и любовь отца к дочери. Что же касается практического выхода, то суть противоречий сводилась к тому, какой путь выбрать для себя, какой политике следовать: прославянской или прозападной, на что ориентироваться, какие ценности предпочесть: славянскую соборность или западный индивидуализм. Острота разногласий проявлялась тем ощутимее, что оба лагеря в поколениях были представлены высокоодаренными и даже гениальными именами. Так, западнику Чаадаеву противостоял славянофил Аксаков, Пушкину — Хомяков, Герцену — Достоевский.

Западники справедливо полагали себя вполне европейцами и видели для России только европейскую будущность. По их мысли, общественным идеалом России должна стать Западная Европа с ее культом свободы, отлаженным законодательством, всепроникающей наукой, великим искусством, завидно организованным бытом. Славянский мир представлялся им крестьянским, полусонным, лапотным, лишенным активной энергетики Запада.

Напротив, славянофилы были убеждены, что Россия — неотъемлемая часть Европы Восточной, славянской, с ее развитым религиозным сознанием, товарищеской общинностью, противоположной отчуждающему западному индивидуализму. Славянофилы протестовали против западной рассудочности и придавали мессианское значение православию. Именно славянофилы впервые сопроводили понятие Запад эпитетом гнилой. По мнению славянофилов, Петр I, пустивший страну по западному пути, породил бюрократию — эту неизлечимую язву России. Творческий дух народа следует освободить от власти канцелярии. Идеалом славянского мира должна стать конфедерация государств, единых по языку и вере.

Между тем легко видеть, что такое разделение на стопроцентных западников и стопроцентных славянофилов существовало только номинально, в ученых трактатах теоретиков, а в жизни часто западники оказывались наполовину славянофилами, а славянофилы — наполовину западниками. Особенно там, где речь шла о больших художниках. Или о таких, которые, будучи на самом деле большими, при этом делали все для того, чтобы казаться маленькими. Разумеется, мы возвращаемся к Козьме Пруткову.

Его опекунов, братьев Жемчужниковых и графа Толстого, все считали безусловными западниками. Они — чиновники-бюрократы, порождение Петра Великого. Они — царедворцы, верноподданные Романовых. Они свободно говорят и пишут по-французски, одеваются по-немецки, состоят членами Английского клуба, путешествуют по всей Европе, порой подолгу живут в Риме и Берлине, в Ницце и Цюрихе.

Мало этого. Они откровенно декларируют свое западничество, лишь отдавая должное духовному началу в славянстве и его праву на самоопределение. Со всей решительностью Алексей Толстой признается в письме к другу, писателю Болеславу Маркевичу: «Во-первых, я не презираю славян, напротив, я сочувствую им, но лишь постольку, поскольку они стремятся к свободе или независимости или поскольку они занимаются историческими исследованиями или выпускают археологические сборники. Но я становлюсь их отъявленным врагом, когда они воюют с европеизмом и свою проклятую общину противопоставляют принципу индивидуальности, единственному принципу, при котором может развиваться цивилизация вообще и искусство в частности. Я не так еще ненавижу общину (de gustibus non est disputandum — о вкусах не спорят, лат. — А. С.), как равенство, это дурацкое измышление 93 года[175], никогда не существовавшее ни в одной республике, а в Новгородской менее, чем в какой-либо другой, ибо Новгород был республикой в высшей степени аристократической. Флоренция прогнала свою знать и тотчас же создала новую знать. Итак, я становлюсь врагом славянства, когда оно превращается в проводника социализма или равенства. Я западник с головы до пят, и подлинное славянство — тоже западное, а не восточное»[176].

И тем не менее славянский дух обладает для Толстого-художника магической притягательностью. И вот «западник с головы до пят» пишет баллады из истории Древней Руси, создает драматическую трилогию об Иване Грозном, Федоре Иоанновиче и Борисе Годунове, вступает в дружеские отношения с вождями славянофилов Алексеем Хомяковым и Константином Аксаковым, которые мало того, что восхищены его талантом, но чувствуют в нем родственную душу. Та же близость славянским корням ощущается и в Жемчужниковых: в присущем им даре дружбы, в их стремлении к ничем не ограниченной природной свободе (а в пору юных шалостей и к свободе, не ограниченной даже этическими рамками).

Пристрастия опекунов не могли, конечно, не сказаться на подопечном. Козьма Прутков — западник со славянской душой. Разум трезвит его сердце, но чувства пьянят его ум. Днем, отслужив свое в Пробирной Палатке; вечером, прогулявшись для моциона вдоль Екатерининского канала мимо мостика со златокрылыми львами; апрельскую ночь Козьма Петрович отдает творческим досугам, и в сердце его трезвый директор-западник чокается с беспечным поэтом-славянофилом, провозглашая здравицу в честь музы поэта — несравненной Антониды Платоновны Проклеветантовой! Поэт не чувствует себя связанным каким бы то ни было лагерем. Он равно пародирует и западника Жуковского и славянофила Аксакова. Так, переведенное Жуковским стихотворение Шиллера «Рыцарь Тогенбург» под пером Козьмы Пруткова именуется «Немецкой балладой». В нем вышучивается доведенное Шиллером до абсурда представление о рыцарской верности.