Алексей Лосев - Алексей Федорович Лосев. Раписи бесед Страница 61

Вообще издательское дело сплошная зависть, интриги, закулисные махинации. Говорят, «О, Лосев!» И откладывают до 76 года. Значит, все эти «О!» лесть и ерунда. Могли бы так же отставить какого-нибудь 25-летнего или 30-летнего. Издательское дело очень кляузное и очень канительное. Эти мои двести опубликованных работ означают годы мучительнейшей борьбы, ожидания, сплетен…

Я тебе откровенно скажу. Мне очень жалко, что полетит Кузанский [189]; и хотя я тебя люблю, дело не в Бибихине, а в крупнейшем имени, а ты тут всё-таки

попался, переводил. Теперь придется неясно сколько лет ждать. А доказывать дураку, что такое Николай Кузанский, это я уже слишком стар.

Я поклонник Лазарева[190], хотя и не в эстетике. Только вот Лазарев тяжелая фигура. Не знаю, как он ко мне относится. Наверное, считает, что я старый добротный ученый. Но он прожженный карьерист, сделавший свою карьеру, не хуже Шестакова. И хотя я тоже в редколлегии, всё-таки трудно, когда тут ходит человек с задранным носом.

Мое дело неоплатоническая диалектика мифа и в этом духе богословие. А если просто сказать моё богословие, то в глазах дурацкой толпы мы его принизим. Миф-то миф, но — диалектика; тогда люди относятся с большим уважением.

Символ есть тоже миф, хотя туманный. Церковь почему символ? Потому что она не просто собрание верующих, но вещь, указующая на божество. А если брать ее практически и исторически, в виде таинств, обрядов, то она миф.

Когда конь Ахилла идет в бой, он пророчествует своему седоку гибель. Ахилл слышит речь коня, понимает его, но не возвращается к кораблям: «Будь что будет, всё равно». Это одновременно и реалистическая картина, и миф. Миф как осуществление символа.

— Становление символа?

Нет, становление будет дальше. Миф есть символ, осуществленный субстанциально. Художественный символ остается всегда символом, если он действительно художественный. Церковь в своей чистой идее конечно символ. Но видеть в церкви только собрание верующих — это слишком простецки; а если верить по Апостолу, что церковь есть тело Христово, то здесь она мыслится уже как миф.

— У Паламы есть почти то же, что inattingibile inattingibiliter attingitur Николая Кузанского:άκαταλέπτως καταλαβεέν.

А. Ф. кивнул в знак согласия и заговорил о другом. В Индии нет никого, в смысле личности, так что хотя они тоже восходят умом, но к чему? К нирване. А нирвана ведь ничто. На Востоке не дошли до абсолютной личности. При всей колоссальной культуре не дошли до абсолютной личности! Здесь, на Западе,

абсолют был отточен до своей персоналистической, так сказать, оформленности, а там — максимум до циклического возвращения; до белки в колесе. Правда, Ницше пишет: вот, ругают вечное возвращение, но как иначе примириться с тем, что я должен умирать? Да я же ничего не успел сделать! Нельзя ли еще раз эту жизнь прожить? Такое мировоззрение хочет вечного возвращения для того, чтобы не умереть.

— Может быть, настоящая, страшная смертность касается не тела, а онтологической сущности человека? — предположил я.

Лосев меня не понял: тогда получается пифагорейское переселение душ, да? Между прочим, у Гомера есть девять пониманий смерти. То душа умершего является как тень, это мать Одиссея. Тиресий после смерти так и остался человеком. Умершие вкушают кровь и по мере этого начинают получать память, и так далее. Вот у меня есть идея, рассмотреть разные типы телесности. В «Федоне» умерший глазами видит грехи на своей душе. Если смотрит глазами, значит, какое-то тело всё-таки у него есть?

Знаешь, из всех церковных догматов как-то менее популярен, а для меня самый близкий вот этот: «Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века». Не могу себе представить человека без тела. Если тело всё умирает, это означает его несовершенство. И древние догадывались, что какое-то тело остается: огненное, эфирное. Такое же, как у бога; у меня есть идея написать о таком теле. Уже в статье о axoixe^ov я писал насчет разнотипности телесного. Тут очень много неоплатоники сделали. Да и стоики тоже, первые учителя эманации. Из огня происходит космос, в человеке начинается затухание огня, от которого остается теплое дыхание; а ниже человека и того нет. То же можно сказать и о Плотине, только он берет это не материалистически, а как становление ума, который постепенно густеет.

Поэтому природа у Плотина — это что-то вечно живое, движущееся. В ней четверица материя-форма-действие-цель так сплетена, что, например, отдельно материю выделить как субстанцию очень трудно, да просто нельзя. То, с чем мы имеем дело в природе, это и не идея, и не материя. У Плотина текуче-сущностное понимание бытия. Европа так научила нас разрывать идею и материю, что мы уже не понимаем, что такое текучие сущности. А ведь только они реально и существуют.

Жить осталось мало; а идей у меня столько!

— Если в ненаучной форме их сказать?

Могу; но времени нет! Аза еще не собралась на дачу; утром я был на экзамене; потом пошло редактирование Секста Эмпирика; потом еще какое-то редактирование. Так что не до афоризмов. «Ломовые лошади афоризмов не пишут», вот тебе афоризм. «Ломовые лошади живут без афоризмов», вот тебе первый афоризм!

19. 8. 1973. У Аристотеля много новых категорий по сравнению с Платоном:ΰλη νοετή ένέργεια έντελέχεια… Шесть новых категорий. Какие они все полные.

Я воспринял Гомера как нечто резюмирующее. У Мейе[191] Веды, Авеста и Гомер — три главных памятника о расколе первоначального единства, показывающие индоевропейскую пестроту.

О Макарии Египетском неопределенные сведения. Я бы отнес его к оригеновскому времени; в 4 веке ему надо было бы быть уже неоплатоником. А у него всё проще.

29. 9. 1973. Логика есть неконтекстуальное мышление. Например, «человек смертен». Можно понимать Сократа как угодно, и шишковатым, и лысым, этот человек может быть и хорошей крови, и разбойник, всё равно он смертен. А есть В, значит, А всегда и везде есть В. Все быки летают, собака есть бык, следовательно, собака летает.

— Интересно, что Лайонз не фиксирует отличие как что-то конкретное.

Так что же, англосаксонская тупость? Но ты знаешь, они в этой тупости гениальны. Это такой хороший эмпиризм… [192]

28. 10. 1973. В ирмосе в великий четверг говорится: «К тебе утреннюю, милосердия ради себе истощившему непреложно, и до страстей безстрастно преклоншемуся, Слове Божий, мир подаждь ми падшему человеколюбче»[193]. Надо, чтобы страсть прошла так, как будто ты ничего и не переживал. Как у Серафима Саровского с разбойниками. Для мысли и разума это ясно, а для