Сергей Кремлев - Ленин. Спаситель и создатель Страница 62

В течение двух лет, прошедших по окончании мною курса гимназии, я имел возможность убедиться в громадной трудности, если не в невозможности, найти занятие человеку, не получившему специального образования.

Ввиду этого я, крайне нуждаясь в каком-либо занятии, которое дало бы возможность поддерживать своим трудом семью, состоящую из престарелой матери и малолетних брата и сестры, имею честь покорнейше просить Ваше Сиятельство разрешить мне держать экзамен на кандидата юридических наук экстерном при каком-либо высшем учебном заведении.

Иван Давидович Делянов (1818–1898), с 1882 года министр народного просвещения, с 1888 года – граф, оставил по себе в истории русской культуры память печальную. В 1884 году он издал реакционный университетский устав, урезающий и без того куцую автономию университетов, препятствовал развитию женского высшего образования. Циркуляром от 18 июня 1887 года Делянов запретил принимать в гимназии «детей кучеров, прачек, мелких лавочников и т. п.» (так называемый «циркуляр о кухаркиных детях»), ограничивал деятельность земств в области начального образования, зато содействовал усилению влияния в школе церкви. В гимназиях он поощрял, в ущерб естественным наукам, классическое образование с изучением латыни и древнегреческого языка… Поэтому итог ленинского прошения министру был предсказуем заранее: Иван Делянов отказал Владимиру Ульянову.

И тогда мать весной 1890 года отправляется в столицу и 17 мая лично вручает Делянову прошение, где пишет:

«…Мучительно больно смотреть на сына, как бесплодно уходят самые лучшие его годы для высшего образования. Не будучи в состоянии переносить этой нравственной боли, я и утруждаю Ваше Сиятельство покорнейшею просьбой разрешить сыну моему поступить в какой-либо из русских университетов или, в крайнем случае, допустить его держать выпускной университетский экзамен по юридическому факультету, т. е. на степень кандидата. Я тем настойчивее прошу Ваше Сиятельство снять с моего сына так долго лежащую на нём кару, что кара эта, вообще не позволяет ему, как человеку, принадлежащему к кругу исключительно интеллектуальных работников, найти какое бы то ни было даже частное занятие, не позволяет, значит, ни к чему приложить сил. Такое бесцельное существование, без всякого дела, не может не оказывать самого пагубного нравственного влияния на молодого человека, почти неизбежно должно наталкивать его на мысль о самоубийстве…»[197]

Вряд ли, конечно, Ленин и впрямь находился тогда на грани отчаяния, хотя…

Хотя поводов для отчаяния у него хватало! Ему ведь было всего двадцать лет, и ещё два года назад его дорога виделась вполне прямой – к университетскому диплому и той или иной общественно полезной деятельности.

Теперь же…

Так что опасения матери – мать есть мать! – выраженные в настолько драматической форме, пробили чиновную броню даже графа Делянова. Министр знал, конечно, отца Владимира – Илью Николаевича Ульянова, по службе, и при всей своей ограниченности и чёрствости реакционера не мог внутренне не уважать его память.

Короче – Делянов сдался, и Ленин в два приёма – весной и осенью 1891 года экстерном сдал экзамены при Петербургском университете. Весной – за первый и второй курс, осенью – за третий и четвёртый…

В мае 1891 года в семье разразилась трагедия – от брюшного тифа умерла сестра Владимира Ильича – умница Ольга, учившаяся на физико-математическом факультете Бестужевских высших женских курсов. Но жизнь есть жизнь, и Ленин, проведя лето с матерью, осенью уехал в столицу – сдавать последние экзамены. Одновременно с ним экзаменовались тридцать три человека, двадцать семь получили диплом, девять, включая Ленина, – диплом первой степени. При этом только Ленин получил высшие баллы по всем дисциплинам.

В выданном ему 14(26) января 1892 года дипломе было записано:

«По представлении сочинения и после письменного ответа, признанных весьма удовлетворительными, оказал на устном испытании следующие успехи: по догме римского права, истории римского права, гражданскому праву и судопроизводству, торговому праву и судопроизводству, уголовному праву и судопроизводству, истории русского права, церковному праву, государственному праву, международному праву, полицейскому праву, политической экономии и статистике, финансовому праву, энциклопедии права и истории философии права — весьма удовлетворительные»[198].

Тогда по коридорам университетов бродило немало великовозрастных студентов – лет под тридцать, а то и за тридцать. Ленин же получил университетский диплом вне стен университета ровно за те же четыре года, которые его законопослушные сотоварищи провели в аудиториях. Не знаю, нужны ли к этому факту дополнительные комментарии, но одну иллюстрацию приведу – как пример юридического профессионализма Ленина…

В начале 1907 года в Женеве был арестован Николай Александрович Семашко (1874–1949), член партии с 1893 года, большевик, по профессии врач, после 1917 года – первый нарком здравоохранения РСФСР до 1930 года. Женева считалась для русских политэмигрантов наиболее надёжным убежищем, и вдруг – арест, камера с уголовниками, тюремная бурда…

На третий месяц с воли Семашко передали три мандарина, и тот, ругнувшись про себя – не могли, мол, хлеба и колбасы прислать, вдруг обнаружил в одном из разломленных мандаринов записку на вощёной бумаге: «Не робей, приехал Ленин и занялся твоим делом».

Оказалось, Семашко задержали по подозрению к причастности к тифлисской экспроприации Камо. В связи с экспроприацией за границей был арестован ряд эмигрантов, и одна из арестованных, посаженных в мюнхенскую тюрьму, решила предупредить товарищей в Женеве, а письмо послала на адрес Семашко. Письмо перехватили, адресата арестовали.

Семашко с начала 1907 года жил в Женеве, «экс» был проведён летом 1907 года в Тифлисе, так что причина ареста крылась в желании царских властей заполучить под подвернувшимся предлогом Семашко в Россию. Дело пахло выдачей, а там, «по совокупности» с руководством Нижегородским и Сормовским восстаниями в 1905 году, Семашко грозила виселица.

Уже в советские годы Семашко вспоминал:

«Владимир Ильич развил необычайную энергию: пригласил одного из виднейших швейцарских адвокатов, кандидатура которого выставлялась тогда в президенты республики; внимательно следил за делом. И действительно, через несколько дней я был допрошен: выяснилась моя непричастность к тифлисской экспроприации, и я был освобождён»[199]