Михаил Водопьянов - Путь летчика Страница 62

Алексеев привез солидный запас продовольствия, тысячу литров бензина в резиновых баллонах и дом – большую черную палатку с белой надписью:

«СССР. Дрейфующая станция Главсевморпути»

С прилетом самолета Алексеева количество жителей на льдине достигло двадцати девяти; жилищное строительство явно не успевало за ростом населения.

Планировку строительства взял на себя, разумеется, Папанин. Одна улица у него называлась Самолетной, другая – Советской, третья – Складочной, а площадь в центре поселка была названа Красной.

Как-то раз, в хороший солнечный день, у самолета Молокова раздался возглас Ритсланда:

«Поймал! Поймал!»

– Что поймал?-заинтересовались мы.

Ритсланд подошел к нам, держа в руках консервную банку. К величайшему нашему изумлению он осторожно вынул оттуда маленькую живую птичку.

– Пуночка!-в один голос воскликнули все.

Оказывается, Кренкель был прав, когда говорил, что видел пуночку.

В последние дни наши радиостанции беспрерывно ловили позывные Мазурука. На полюсе был объявлен конкурс радистов. Тот, кто первым установит связь с Мазуруком, получит премию. Но, конечно, не ради премии радисты круглые сутки просиживали у приемников.

Двадцать девятого мая Молоков, посланный на поиски Мазурука, поднялся в воздух на своем «Н-171». Около часа кружился он над ледяной равниной, но, не обнаружив самолета, повернул обратно. И как раз в момент, когда Молоков шел на посадку, Стромилов услышал сообщение с площадки Мазурука.

«Все в порядке. Работу рации самолета Молокова слышу. Основной приемник испорчен. Буду работать в двадцать часов на волне 625».

В двадцать часов штурман Аккуратов передал о том, что весь экипаж здоров. Завтра они закончат расчистку аэродрома от торосов и при первом улучшении погоды вылетят к нам на льдину.

Однако Арктика все-таки заставила нас понервничать еще шесть долгих дней. Только четвертого июня вечером в сером небе появились голубые просветы.

Всю ночь на пятое июня Отто Юльевич, Спирин, Шевелев и я разговаривали по радиотелефону с Мазуруком и его экипажем. Давали указание о перелете, сообщали свои координаты, силу и направление ветра.

К утру погода стала вполне летной. К радиотелефону подошел Отто Юльевич и сказал Мазуруку:

– Советую вылетать.

Тот ответил:

– Вылетаю.

На аэродроме, размеченном флажками, собралось все население лагеря. Соблюдая авиационные правила, мы выложили из спальных мешков знак «Т». Люди были расставлены в виде широкого веера; каждому вручили бинокль и указали часть горизонта, за которой он должен был внимательно следить. Радисты запустили свои рации.

Далеко на облачном горизонте показалась точка.

Спирин, не отнимая бинокля от глаз, крикнул радистам:

– Передайте ему, пусть возьмет на десять градусов влево.

Радисты передали. Точка повернула влево. Она все приближалась, и вскоре мы увидели контуры самолета.

– Передайте ему, чтобы взял на шесть градусов вправо, - снова крикнул Спирин.

Радисты передали. Самолет повернул вправо. Вот он уже идет прямо на нас. Все ближе и ближе.

Гул моторов нарастает. Еще несколько минут, и самолет «Н-169» кружит над лагерем.

Затаив дыхание, мы следим за посадкой Мазурука. Он должен сесть между моей машиной и ропаками. Ширина посадочной полосы сто пятьдесят метров. Боясь, что он не заметит пологих ропаков, мы расставили на них людей; это должно послужить Мазуруку знаком, что здесь садиться опасно.

Мазурук все это учел; осторожно подвел он самолет к самому «Т» и блестяще посадил свою машину.

Все пришли в восторг от его посадки. В воздух полетели меховые шапки.

Петенин, размахивая флажками, указал Мазуруку место его стоянки. «Прямо, как в настоящем аэропорту», подумал я.

Первым из самолета выскочил с радостным лаем четвероногий пассажир Веселый.

Собака сразу узнала своего хозяина и бросилась на грудь к Папанину. Гладя Веселого, Иван Дмитриевич приговаривал:

– Славно мы заживем с тобой на льдине! Пусть только они улетят.

– Все в порядке, - выходя из машины, сказал Мазурук.-Шестьдесят восемь ропаков сковырнули!

За ним вышли остальные товарищи: второй пилот Козлов, штурман Аккуратов, механики Шекуров и Тимофеев.

Снова объятия и поцелуи, снова восторженные возгласы и вопросы.

Когда схлынула первая волна радости, прилетевшие с изумлением осмотрелись вокруг. Лагерь напоминал большую новостройку: тринадцать палаток, среди них основной дом зимовки, радиорубка, камбуз, склады, метеорологическая будка, ветряк…

За завтраком мы узнали о жизни экипажа «Н-169» на льдине.

Самолеты на льдине.

Туго пришлось товарищам. Небольшая льдина, на которую они сели, сплошь была усеяна ропаками. Только замечательное искусство летчика помогло избежать повреждений машины при посадке.

Связь установили не сразу. О себе не беспокоились. Но судьба Молокова и Алексеева очень тревожила. Удалось ли им долететь до основного лагеря? Как они сели?

Не теряя времени, экипаж принялся за расчистку площадки. На десятые сутки аэродром был готов. От ледяных глыб была очищена дорожка в шестьсот на шестьдесят метров. Как только Отто Юльевич сказал, что можно вылетать, все заняли свои места, и Мазурук поднялся в воздух.

Теперь экспедиция была в полном сборе.

Механики всех кораблей приступили к выгрузке последней партии оборудования.

Мазурук привез долгожданную лебедку для гидрологических наблюдений и измерений глубин. Зимовщики сразу же занялись ее установкой. Всем страшно хотелось узнать, какая под нами глубина. По этому поводу тоже много спорили. Кто говорил, что глубина не больше двух тысяч метров, кто уверял, что трос дна не достанет, хотя лебедка имела трос длиной в пять тысяч метров.

Позднее мы узнали, что глубина океана в районе Северного полюса – четыре тысячи двести девяносто метров.

Когда все снаряжение было выгружено, мы стали подсчитывать, сколько же груза привезено на льдину. И тут совершенно неожиданно выяснилось, что вместо положенных восьми с четвертью тонн Папанин умудрился привезти свыше десяти.

Мы все уставились на Ивана Дмитриевича. Он виновато опустил глаза и, лукаво улыбаясь, развел руками:

– Я и сам не знаю, как это получилось! Но вы не огорчайтесь, я думаю, что все это мне в хозяйстве пригодится.

Чего только тут не было. Пишущая машинка, шахматы, научные приборы, книги, кастрюли, оружие, мануфактура, клиперботы, нарты, стулья.

Папанин взял с собой на полюс даже печать. Он говорил: