Вячеслав Козляков - Василий Шуйский Страница 62

Так, по всему северу городовые общины пересылали грамоты о том, что произошло после присяги тушинскому царю в Вологде. Туда очень скоро привезли и зачитали на городской площади грамоту (текст записан со слов человека, слушавшего объявление этой грамоты): «Велено собрата с Вологды с посаду и с Вологодского уезда и со архиепископских и со всяких с монастырьских земель с сохи по осми лошадей с саньми, и с верети, и с рогожами, да по осми человек с сохи, а те лошади и люди велено порожжие гонити в полки». Кроме обременительной подводной повинности, наложенной на церковные земли, Вологодский посад и уезд обязаны были поставить с каждой выти (податной единицы) огромное число разных продуктов, несколько утомительное перечисление которых, вероятно, было заготовлено каким-то тушинским Фальстафом: «столового всякого запасу, с выти, по чети муки ржаной, по чети муки пшеничной, по чети круп грешневых, по чети круп овсяных, по чети толокна, по чети сухарей, по осмине гороху, по два хлеба белых, по два ржаных, да по туше по яловице по болшой, да по туше по баранье, по два полти свинины свежия да по два ветчины, да по лебедю, да по два гуся, по два утят, по пяти куров, по пяти ососов{2}, по два зайца, по два сыра сметанных, по ведру масла коровья, по ведру конопляного, по ведру рыжиков, по ведру груздей, по ведру огурцов, по сту ретек, по сту моркови, по чети репы, по бочке капусты, по бочке рыбы, по сту луковиц, по сту чесноку, по осмине снедков, по осмине грибков, по пуду икры черныя, да по осетру по яловцу, да по пуду красныя рыбы, да питей по ведру вина, по пуду меду, по чети солоду, по чети хмелю». Все это добро надо было везти в Тушино на других подводах, взятых у мирских уездных людей. Иногда такие грубые «материальные» детали лучше всего объясняют высокую политическую материю. Выслушав присланный указ, «вологжане против тех грамот ничего не сказали, а иные многие заплакали, а говорят де тихонько друг с другом: хоти де мы ему и крест целовали, а токо б де в Троицы славимый милосердый Бог праведный свой гнев отвратил и дал бы победу и одоление на враги креста Христова государю нашему царю и великому князю Василью Ивановичу всея Руси»[347].

Аппетиты тушинских правителей узнавали в разных городах, по каким-либо причинам (чаще всего под давлением польско-литовских отрядов и казачьих станиц) отказывавшихся от присяги царю Василию Шуйскому. На сторону Лжедмитрия II перешли вслед за Суздалем и Владимиром другие близлежащие города по Оке — Муром и Касимов с царем Ураз-Мухаммедом. Угроза перехода под тушинский протекторат нависла над Нижним Новгородом. Рать боярина Федора Ивановича Шереметева, безуспешно пытавшаяся привести к присяге царю Василию Шуйскому Астрахань, зимой 1608/09 года находилась в Чебоксарах и прикрывала Нижний Новгород от наступления с «Низа». Сами же нижегородцы организовали первое ополчение во главе с воеводами князем Александром Андреевичем Репниным и Андреем Семеновичем Алябьевым и воевали вокруг города, чтобы отстоять его от набегов сторонников тушинского самозванца.

Последовательно поддерживали царя Василия Шуйского Переелавль-Рязанский, где находился на воеводстве думный дворянин Прокофий Петрович Ляпунов, и Смоленск во главе с боярином Михаилом Борисовичем Шеиным. Но вся подмосковная округа находилась уже во власти тушинцев. Сложная ситуация была и в городах «от Немецкой украйны» (на северо-западе). Псков очень рано перешел на сторону Лжедмитрия II. А Новгород Великий удерживался благодаря присутствию посланного туда набирать вспомогательное шведское войско боярина князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского. Словом, Иосиф Будило имел все основания написать: «Отказывалась от Шуйского и поддавалась тому царику вся земля»[348].

В самом Тушине осенью 1608 года больше помышляли не о захвате Москвы, а о немедленном обогащении за счет присягнувших Лжедмитрию II городов и уездов. Николай Мархоцкий писал об этом благодатном для сторонников царя Дмитрия времени, забывая, что оно было оплачено горькими слезами ограбленных и ввергнутых в междоусобное противостояние жителей Московского государства: «С волостей, разделенных на приставства, везли нам воистину все, что только душа пожелает, и все было превосходным. Подвод приходило на каждую роту до полутора тысяч. Имея множество подданных, стали мы строиться основательно, рассчитывая на суровую зиму: в окрестных селениях брали дома и ставили в обозе. Некоторые имели по две-три избы, а прежние, земляные, превратили в погреба. Посреди обоза построили царю с царицей и воеводам достойное жилище, и стал наш обоз походить на застроенный город»[349]. Но и этого оказалось мало. Польско-литовское воинство, окружавшее царя Дмитрия, уже забыло о своих целях, увлеченное легкостью грабежа. Оно ревниво смотрело на всех соотечественников, кто приезжал в Тушино, начиная с самого сандомирского воеводы Юрия Мнишка и окружения царицы Марины Мнишек, ради освобождения которых они когда-то и шли в Московское государство. Поэтому бывшие польско-литовские пленники, попадая под Москву, стремились скорее возвратиться на родину, а не оставаться во враждебном окружении алчущих добычи «рыцарей». Но алчность шляхты многократно усиливалась в действиях рядовых солдат — «пахоликов», никогда и не думавших о высоких материях службы. Эти уже открыто уходили от своих панов, ничего не получая от нещедрого тушинского «царика». Они захватили тушинскую канцелярию, написали грамоты по городам и поехали собирать дань и «поносовщину» с товаров (то есть изымали у каждого человека, где находили, часть его имущества). Наиболее дальновидные, такие как ротмистр Николай Мархоцкий, предупреждали о последствиях, но его вспомнили недобрым словом тогда, когда отовсюду стали приходить известия о расправе со сборщиками дани и о возвращении городов на сторону царя Василия Шуйского.

Тушинские грабежи стали, как ни странно, спасительными для правительства царя Василия Ивановича. В окружных грамотах, рассылавшихся из Москвы, очень умело обыгрывалось недовольство повсеместным присутствием тушинцев. Действия «воровских» отрядов объясняли как борьбу против православной веры: «А ныне и сами не ведаете, кому крест целуете и кому служите, что вас Литва оманывает; а то у них подлинно умышлено, что им оманути всех и прелстя наша крестьянская вера разорите, и нашего государьства всех людей побита и в полон поимати, а досталных людей в своей латынской вере преврати™». Ссылаясь на тушинский порядок, царь Василий Шуйский отвращал своих подданных от присяги тому, кто раздирает на части Московское государство: «…а ныне литовские люди нашего государьства все городы и вас всех меж собою поделили по себе и поросписали, кому которым городом владети; и тут которому быти добру, толко станет вами Литва владети». От царя шли обещания наград, прощение тем, кто, «исторопясь», «неволею» или по неведению целовал крест проклятому «Вору». О сидевших в осаде в Москве людях говорили, что они «все единомышленно хотят за святыя Божии церкви и за всю православную крестьянскую веру с воры битися до смерти». Всем, кто поддержит эту борьбу и «на воров помощь учинит», обещалось такое «великое жалованье, чего у вас и на разуме нет»[350].