Михаил Новиков - Из пережитого Страница 62

— А может, твой Михаил продает, — настаивал сотский, — где он спит, давай его спросим?

Отец подвел его к воротам риги, где мы спали, и указал на меня спящего.

— Ну, да не стоит его будить, — сказал сотский, — я к нему лучше днем приеду.

И, покуривши с отцом трубочку для прилику, уехал.

В это лето случился в деревне такой казус. Попова собака сбесилась и искусала в табуне двух лошадей одного крестьянина. Эти лошади тоже сбесились и стали нападать на других лошадей. Поднялась тревога, собрали сход и стали решать вопрос: что делать, чтобы не перебесились все лошади? Я стал настаивать, чтобы обратиться к ветеринару.

— Чего тут к ветеринару? — заорали мужики вместе со стариком Соколовым. — Тут доктора не помогут, тут нужна знахарка-бабка, тут заговор нужен. Скажет она три слова такие, и ни одна лошадь не сбесится.

Сказано — сделано. Сейчас же нарядили того же самого мужика, у которого сбесилась лошадь, и послали его за четыре версты за бабкой. Привезли. Она сказала, что для заговора она должна резать уши лошадей, напускать кровь, наговаривать на ней и вместе с водою спаивать лошадям. Лошадей было приказано разобрать по домам, и эту самую бабку водили по дворам для такой операции. Лошади фыркали, били ногами и никак не хотели пить свою кровь. Им насильно разжимали зубы и выливали в рот наговоренную кровь. Когда дошли до меня, я не пустил старосту с колдуньей на двор и не дал своих лошадей на посрамление. Меня мужики изругали скверными словами и запретили моих лошадей пускать в стадо, как незаговоренных. Видя такое самоуправство, я пошел к попу с вопросом: даст ли он своих лошадей для лечения колдуньей? Вот, говорю, двадцать лет вы у нас учительствуете, а что от этого толку. Грамотные мужики привезли колдунью и водят ее по селу как именинницу. Ваше дело, говорю, не допустить такого безобразия, пойти и обличить всех. Поп промолчал, а попадья нашла лазейку.

— Наши лошади не были в стаде, — сказала она, — и потому их и лечить не надо.

И хотя она сказала заведомую неправду, но депутация с колдуньей все же обошла мимо их двор. Уж слишком было бы стыдно пускать ее во двор священника. Затем я обратился к становому, прося защиты от такого проявления суеверий, которое мне грозит побоями, а моему скоту исключением из стада. Становой порылся в законах и сказал, что он помочь не может, так как по сенатскому разъяснению полиция не имеет права вмешиваться в проявление таких суеверий, которые служат умиротворением народных умов при огульных бедствиях. — Вы ступайте домой, — сказал он мне, — а я сейчас же пришлю к вам ветеринара, это его дело лечить скот.

Депутация с колдуньей не успела обойти всю деревню, когда приехал ветеринар. Он потребовал старосту и велел собрать сход. Староста перепугался и по задворкам проводил колдунью вон из деревни, заплативши 20 копеек с головы и по два яйца. Тревога наша оказалась напрасной, так как ветеринар сказал, что от укусов бешеным скотом другого скота зараза не передается, а только от укусов хищных зверей: собак, кошек и волков. Когда мужики это поняли, стали ругать тех, кто первыми настояли привести знахарку. «Эва, 40 двугривенных даром отдали, лучше бы их пропить», — говорили некоторые. «А может, она их назад отдаст, нарядить подводу и послать кого посмелее?» «Мертвого с погоста не носят, не такая она дура, чтобы назад отдала, возражали другие, — работала, работала, да чтобы даром это». «А этот черт и тут выгадал, — сказал староста, указывая на меня, — хоть 20 копеек да в кармане остались».

— Ему везде везет, — сказал старик Соколов, — у него и поповы деньги остаются, и праздничные, где нам за ним угоняться.

— Все равно помрет-то, и пей и не пей, — сказал Осип Михалыч, — так мы уж лучше пить будем.

— Да вы бы и рады не пить, да уж присосались-то к ней больно, — возразила им одна старуха, — а уж чего бы лучше в трезвости быть.

— По его, хоть и хлеба не ешь, — сказал Сычев, — так только черти в аду живут: не пьют, не едят, а мы не какие-нибудь окаянные, мы православные, друг от друга рыла не воротим, все равно помрешь-то, что пей, что не пей, на что-нибудь ее да варят в нашем государстве.

— Оттого и выгоднее ее не пить, — сказал я, — что все равно помрешь-то. Вот кабы от ней не помирали — был бы расчет не пить, а то, наоборот, только и послышишь: тот опился, а тот удавился, а тот замерз в пьяном виде.

— Мы этого не признаем, — сказал Сычев, — в животе и смерти Бог волен: от смерти не уйдешь, кому что назначено на роду.

— И пить на роду назначено? — спросил я.

— Нет, пить, это моя добрая воля: хочу пью, хочу не пью.

— Ну, — говорю, — если добрая воля пить, значит добрая воля и умирать раньше времени, и совсем тут ни при чем, кому что назначено. Напился по доброй воле Сигунов и замерз около деревни, напился Степан Галкин и тоже замерз, так и все другие.

— Ну, мы ничего не знаем, — сказал Соколов, — мы не ученые, а попы вот ученые да и то пьют. А нам и Бог повелел.

После таких разговоров как-то само собой случилось, что мужики стали меня стесняться и не при всяком случае выпивать четвертную или полведра, которые они выговаривали при найме пастуха, десятского, старосты, при разрешении семейных разделов, при даче усадеб и т. д. А тем более что на меня глядя, и бабы стали просить из этих денег на баранки. Так, дальше — больше, и прекратилось у нас общественное пьянство, и такие деньги стали раздавать желающим по рукам. Даже при весенних общественных молебнах о дожде и погоде, когда так твердо верилось, что если не выпить после молебствия, то не пойдет и дождь, и в таких случаях стали стесняться. Надо было пропивать общественные деньги, а мы, непьющие, и тут требуем свою долю деньгами. Так и расстраивалась всякий раз освященная веками общественная пьянка.

Глава 45

Японская война

1904 год. Как-то совсем неожиданно к нам подкралась японская война. Что-то там писали газеты, что-то говорили на банкетах министры, чего-то требовали макаки-японцы, народ же почти ничего не знал. Газеты редко где выписывались по одной на деревню. И вдруг страшная весть: японцы без объявления войны напали на наш флот в Порт-Артуре и потопили наши броненосцы. Напали в корейском порту на нашего «Варяга» и «Корейца» и тоже потопили. А затем «Божиею милостью… Николай II, царь Польский и Великий князь Финляндии и проч., и проч…», объявляя об этом вероломном поступке наших врагов, повелевал призвать нашу армию и флот на военное положение…

Война началась. Год за годом стали призывать запасных и там и здесь стал слышаться плач и стон матерей и жен. Великое бедствие обрушилось на русский народ. Зачем и за что надо было идти погибать, никто не знал и не имел представления, тем более что с Японией мы находимся через море, и она вовсе не идет на русскую землю. А между тем сообщение за сообщением: потопили «Ретвизана», «Славу», «Победу», «Полтаву», «Петропавловск» и много других военных кораблей.