Мария Залесская - Людвиг II Страница 63

В связи с этим уместно будет провести параллель и проанализировать подход к материальной проблеме Рихарда Вагнера, кумира Людвига II. Так, еще за девять лет до встречи с королем, в письме от 3 октября 1855 года, композитор высказался по вопросу «добывания денег» с предельной ясностью: «… Америка представляется мне ужаснейшим кошмаром, но если в Нью-Йорке когда-нибудь решатся предложить изрядную сумму, то это поставит меня в затруднительнейшее положение. Если такого предложения не принять, то об этом факте надо будет хранить глубочайшее молчание, потому что все будут обвинять меня в том, что я отношусь без достаточной сознательности к собственным моим делам. Однако решиться на такую поездку я мог бы лет десять тому назад, но броситься искать окольными путями простого хлеба теперь было бы слишком тяжело, именно теперь, когда я могу делать только одно: отдаваться моему действительному призванию, в строгом смысле слова. При таких условиях я никогда не смог бы довести до конца «Нибелунгов».

Бог мой, те деньги, которые я заработал бы (?!) в Америке, просто должны подарить мне люди, не требуя от меня ничего, кроме того, что я вообще делаю, и делаю лучше всего (здесь и далее курсив мой. — М. З.). Ведь я скорее способен в шесть месяцев промотать 60 000 франков, чем заработать их. Зарабатывать я ничего не умею. Не мое это дело зарабатывать деньги! Мне кажется, что это — скорее всего — дело моих почитателей давать мне столько материальных средств, сколько нужно, чтобы, при хорошем настроении, я мог заниматься серьезным творчеством»*.

Данная позиция на первый взгляд может показаться шокирующей. Но если вдуматься, то получается, что Вагнер просто-напросто ратует за то, чтобы каждый занимался своим прямым делом. Другими словами, булочник, например, должен печь хлеб, сапожник — шить сапоги, поэт — писать поэмы, композитор — сочинять музыку, а зритель и читатель, кем бы они ни были, должны за эту музыку и за эти поэмы платить, тем самым создавая условия композитору и поэту для дальнейшего творчества. Ведь ни булочнику, ни сапожнику не нужно дополнительно забивать себе голову вопросом, где взять деньги? Они получают доход за хлеб и обувь. Почему же поэт и композитор не могут обеспечить себе существование исключительно плодами своих трудов? Если творческая личность, человек свободной профессии, не получает от общества достаточных средств, то он больше не имеет возможность творить на благо этого общества. Вот почему, беря крупные суммы от того же Людвига II, Вагнер не считал себя обязанным ему: король обязан был платить Вагнеру, чтобы тот писал гениальные произведения ради славы народа и самого короля. Да, возможно, благодарные потомки и могут простить гению такую жизненную позицию. Но вот современники вовсе не собирались страдать из-за того, что им так не повезло жить одновременно с этим гением. Вагнер же не собирался отступать от своего жизненного кредо, да еще и удивлялся (а иногда и смертельно обижался), если кто-то не спешил по собственной инициативе предложить ему «презренный металл».

Примерно также относился к деньгам и Людвиг II. Он тоже создавал произведения искусства, он тоже творил для вечности. Вагнер написал «Тангейзера» — Людвиг построил Линдерхоф; Вагнер возносился к духовным высотам «Парсифаля» — Людвиг отвечал возведением Нойшванштайна; Вагнер проклинал презренное золото в «Кольце нибелунга» — и ему эхом вторила «осенняя позолота» Херренкимзее.

Кроме того, по сравнению с Вагнером Людвиг имел дополнительный аргумент в пользу того, что он не только никому ничего не должен, а еще и ему все должны: Людвиг был не просто творцом, но творцом-королем.

Как же можно было не дать королю денег? Король должен унижаться поисками средств для удовлетворения своих желаний? Заботили ли когда-нибудь финансовые проблемы Людовика XIV или Людовика XV? Члены баварского правительства забыли, на каких примерах был воспитан Людвиг II. Как с раннего детства идеалы абсолютной монархии взращивались, а иногда и сознательно искусственно культивировались в еще неокрепшей романтически-экзальтированной душе будущего короля.

Было ли упорное нежелание и неумение считать деньги у Людвига II проявлением душевной болезни? Нет, это был результат воспитания!

А теперь обратимся к одному на первый взгляд не особо значительному факту в биографии Людвига II. В том самом 1883 году Бисмарк перестал выплачивать королю ежегодные суммы из фонда Вельфов. Мы не обладаем достаточной информацией, чтобы назвать единственную истинную причину этого отказа. Их может быть несколько: Бисмарк мог изначально оговорить сроки — скажем, в 10 лет, — истекающие как раз в 1883 году; мог оговорить конечную сумму — не более 5 000 000 марок (напомним, что к 1883 году Людвиг II уже получил 4 720 000 марок); мог единолично посчитать, что и так заплатил королю вполне достаточно. Любая из этих причин несущественна. Важно другое.

Напомним, что Бисмарк использовал лишь проценты с фонда, оставляя в неприкосновенности основные суммы. Поэтому обвинение Людвига II в том, что он, кроме собственной казны, подчистую растратил еще и фонд Вельфов, вообще не имеет под собой никакого основания.

После отказа Бисмарка Людвиг II, внезапно переставший получать уже вошедшее в привычку вспомоществование, на которое он рассчитывал, обратился к своему другу графу фон Хольнштайну с приказом немедленно изыскать новый источник финансирования в первую очередь строительства Херренкимзее. Напомним, что платежи фонда Вельфов все 10 лет проходили непосредственно через фон Хольнштайна, за что граф не стеснялся брать 10 % с каждой выплаченной суммы. Нетрудно подсчитать, насколько обогатилась казна самого фон Хольнштайна, и так одного из богатейших людей Баварии. Кроме того, граф был другом детства короля. Тот вправе был рассчитывать на то, что друг его понимает, ему благодарен и обязательно поможет (возможно, и из собственных финансов). Другими словами, Людвиг II внутренне никак не был готов к отказу.

Между тем со стороны фон Хольнштайна последовал именно отказ, причем в довольно резкой форме. Людвиг тоже вспылил; произошла ссора, результатом которой стало удаление графа от двора; вспыльчивость и раздражительность Людвига II в последнее время были общеизвестны.

Но «граф Макс» не просто обиделся — он решил, что его предали. Его — блестящего вельможу, обершталмейстера двора, представителя знатнейшей баварской фамилии, находящейся в фактическом родстве с Виттельсбахами, старого товарища, правую руку короля, его «серого кардинала», как часто называли фон Хольнштайна за глаза! Не иначе король сошел с ума!

Мы помним, как болезненно фон Хольнштайн реагировал на предательство; какую психологическую травму нанесло ему первое предательство в его жизни — предательство матери. И как долго и целеустремленно вынашивал граф план мести той, которой к моменту свершения этой мести уже даже не было в живых.