Илья Вагман - 50 знаменитых террористов Страница 64

В 1911 году «бессрочницу» Каплан из Мальцевской тюрьмы отправили в Акатуй, на Нерчинскую каторгу – самую страшную в России. И не просто отправили, а в ручных и ножных кандалах. В Акатуе она познакомилась с известной деятельницей революционного движения Марией Спиридоновой и под ее влиянием из анархистки превратилась в эсерку. Однако вскоре незрячую узницу поместили в лазарет, где находились больные прогрессивным параличом, слабоумием, скоротечной чахоткой. Здесь уже было не до идей: ни до анархистских, ни до эсеровских. Полная безысходность. Положение стало меняться с 1912 года, когда врач, инспектировавший пенитенциарные учреждения Нерчинского края, осмотрел Фанни и, увидев, что ее зрачки реагируют на свет, посоветовал перевести Каплан в Читу. В следующем году, после амнистии в связи с 300-летием дома Романовых, пребывание Фанни на каторге сократили до 20 лет, а затем положили ее в специальную лечебницу, где ее зрение стало улучшаться. Родители Каплан к тому времени эмигрировали в США, а ей самой пришлось оставаться на каторге до Февральской революции 1917 года.

После освобождения Фанни некоторое время жила в Чите, а в апреле переехала в Москву. Здоровья не было, зрение не восстанавливалось. Товарищи по партии эсеров отправили ее подлечиться в Евпаторию, где Временное правительство, проявив заботу о жертвах царизма, открыло санаторий для бывших политкаторжан. Затем она приехала в Харьков, в клинику известного офтальмолога Л. Л. Гиршмана, где ей была сделана операция на глазах. Здесь Каплан и застало известие об Октябрьском большевистском перевороте. Из Харькова Фанни вновь переехала в Крым и некоторое время вела в Симферополе курсы по подготовке работников волостных земств.

А дальше была Москва. Как попала туда Каплан и чем занималась до 30 августа 1918 года, неизвестно. Здесь, пожалуй, уместно будет опять упомянуть о ее дружке по киевскому делу – Я. Шмидмане. В марте 1917 года он вышел из тюрьмы. Оказалось, что его настоящее имя – Виктор Гарский, родом он из молдавского местечка Ганчешты (ныне Котовск). После большевистского переворота этот бывший анархист вдруг стал комиссаром продотряда в Тирасполе и до 28 августа 1918 года находился в одном из одесских госпиталей на излечении после ранения. Здесь он пытался восстановить свои прежние связи, а 28 августа, оставив относительно сытую Одессу, вдруг рванул в Москву. До покушения на Ленина оставалось 48 часов. В Киеве Гарскому пришлось задержаться из-за каких-то проволочек в российском генеральном консульстве в Украине. Так что в Москву он приехал только после 17 сентября и сразу попал на прием к Я. М. Свердлову. Так ли уж просто было попасть на прием к самому председателю ВЦИК, к главе государства? Дальше – больше. Сразу последовало назначение Гарского комиссаром Центрального управления военных сообщений и вступление в РКП(б) без кандидатского стажа. Интересно, за какие ж это заслуги такие милости? Пережив все невзгоды и репрессии, Гарский благополучно дожил до 1956 года. А Фанни Каплан?

30 августа 1918 года Ленин должен был выступать на нескольких митингах. Последним значился митинг на заводе Михельсона в Замоскворецком районе. Накануне в Петрограде произошло убийство председателя петроградской ЧК Урицкого. Убийцу, кстати, не задержали. Родственники Ленина очень не хотели, чтобы он ехал в тот день выступать, тем более почему-то без охраны. Но он все равно поехал. На заводе Ленин был уже поздно вечером, говорил почти час. А около 23 ч, когда он уже находился на выходе, прогремели три выстрела. Одна из пуль угодила под левую лопатку. Ленин упал на землю лицом вниз. Никто еще толком не осознал, что произошло, но совершенно достоверно известно, что минут за 20 до случившегося (!) председатель ВЦИК Свердлов подписал постановление «Всем советам рабочих, крестьянских и красногвардейских депутатов, всем армиям, всем, всем, всем»: «Несколько часов тому назад совершено злодейское покушение на тов. Ленина. Мы не сомневаемся в том, что и здесь будут найдены следы эсеров, следы наймитов англичан и французов». В этом постановлении поражают и время, и прямое указание на виновников. А ведь Каплан еще не была арестована и никаких допросов еще не проводилось!

Но вернемся к заводу Михельсона. После выстрелов люди в панике начали разбегаться в разные стороны. Шофер Ленина Гиль бросился к нему. Далее нужно процитировать самого Гиля: «…Я увидел сбоку, с левой стороны от него, на расстоянии не более трех шагов, протянувшуюся из-за нескольких человек женскую руку с браунингом, и были произведены три выстрела, после которых я бросился в ту сторону, откуда стреляли. Стрелявшая женщина бросила мне под ноги револьвер и скрылась в толпе. При мне револьвер никто не поднял. Поправляюсь: после первого выстрела я увидел женскую руку с браунингом». Надо сказать, что, поскольку все происходило ночью, ни один из допрошенных свидетелей человека, стрелявшего в Ленина, в лицо не видел. А кроме этого в показаниях фигурируют два орудия покушения – браунинг и наган. И наконец, если Каплан, как потом утверждали, стояла слева, то ранить подходившего к подножке машины Ленина в спину она никак не могла. И тем не менее, из многих бежавших по улице, уже далеко от завода, комиссар С. Н. Батулин задержал именно ее. Следственной комиссии он показал: «На Серпуховке. позади себя около дерева я увидел с портфелем и зонтиком в руках женщину, которая своим странным видом остановила мое внимание. Она имела вид человека, спасающегося от преследования, запуганного и затравленного. Я, обыскав ее карманы и взяв ее портфель и зонтик, предложил ей пойти со мной. На Серпуховке кто-то из толпы в этой женщине узнал человека, стрелявшего в тов. Ленина». Итак, достаточно одного испуганного вида (ночью да сослепу), достаточно, чтобы кто-то (неизвестно кто) узнал. Но ведь ни слова не сказано об оружии!

В 23 ч 30 мин в Замоскворецком военном комиссариате начался первый допрос Фанни Каплан. Протокол она подписать отказалась, но заявила: «Я сегодня стреляла в Ленина. Я стреляла по собственному убеждению». Есть данные, что на этом допросе присутствовал Свердлов, задавший ей несколько вопросов: «Кто поручил вам совершить это неслыханное злодеяние? Вы эсерка? Агент мирового империализма?» На этом допросе Каплан не признала, что является членом партии эсеров, но ведь обвинение против этой партии уже было выдвинуто! Тут-то все понятно. Большевикам вообще никакие другие партии в стране не были нужны, а тем более имеющая боевое прошлое и выступающая с критикой их политики. На последующих допросах Каплан заявила, что решение о покушении на Ленина она приняла еще в феврале 1918 года в Симферополе, что она отрицательно относится к захвату большевиками власти, стоит за созыв Учредительного собрания (разогнанного большевиками), считает Ленина предателем революции, уверена, что его действия «удаляют идею социализма на десятки лет». Однако все это только слова, а вот с доказательствами оказалось туговато. Выяснилось, что подробностей покушения она не знает: «Сколько раз я выстрелила – не помню. Из какого револьвера я стреляла, не скажу», – и, вообще, ее задержали «у входа на митинг». У входа, а не у выхода – митинг же к тому времени закончился. Да и как же быть с показаниями Батулина и других свидетелей? И как вообще эта полуслепая женщина в такое время суток смогла так точно стрелять? Где и когда она этому успела научиться? Следствие на эти несуразности внимания не обращало – сама ведь призналась. Но как быть с орудием преступления? При обыске у Каплан не обнаружили ни револьвера, ни браунинга. Их найдут позже и совсем не у нее.