Джордж Кеннан - Дипломатия Второй мировой войны глазами американского посла в СССР Джорджа Кеннана Страница 64

«Любой запрос иностранного государства об оказании ему помощи, – пояснил он в своем выступлении, – должен рассматриваться в соответствии со сложившейся там реальной обстановкой». И нам придется выяснить, действительно ли эта страна нуждается в помощи, совпадает ли ее запрос с американской внешней политикой, является ли он искренним и насколько эффективной окажется помощь Соединенных Штатов в решении проблем, вставших перед страной. Поэтому я не могу сказать с уверенностью, что наше правительство сочтет необходимым обязательно помогать какой-то другой стране, оказавшейся в ситуации, похожей на греческую.

Тем не менее недостатки, о которых упоминалось, исправлены не были. В течение двух последовавших декад среди большинства членов правительства преобладало мнение, что страны, обратившиеся к Америке за помощью, должны доказать, что им действительно угрожает коммунистическая опасность. А поскольку почти в каждой стране имелись пусть даже немногочисленные коммунистические партии, подобное утверждение могло завести нас слишком далеко. С течением времени отношение не только правительства, но и народа к упомянутому утверждению практически не изменилось. В 1960-х годах события в Юго-Восточной Азии показали реальное наличие коммунистической угрозы, вызвавшей ответную реакцию американцев, связанную с ужасными последствиями, которые мы в 1947 году себе даже не представляли.

Во многих случаях как до, так и после эпизодов, связанных с Грецией и Турцией, меня поражала та антипатия американцев, с которой они принимали решения по специфическим проблемам, и их постоянное стремление к выработке универсальных формулировок или принятию доктрин, призванных прикрыть и оправдать некие конкретные действия. Нам, естественно, не нравится дискриминация, но мы стремимся установить такие общие нормы, при обращении к которым даже не требуется индивидуального решения. Оно принимается автоматически в зависимости от того, в какой степени те или иные обстоятельства соответствуют этим нормам. Мы предпочитаем придать общий смысл решениям, считая, что они подойдут и к различным мелким и ограниченным случаям. Нам было недостаточно того, что обстоятельства потребовали нашего вступления в Первую мировую войну, понадобились (видите ли) специфические причины для этого: наше военное участие преследовало цель сделать мир (и не менее того) «безопасным для демократии». И во Вторую мировую войну нападение на нас японцев в Перл-Харборе и даже объявление нам войны японским и германским правительствами побудили нас сначала разработать Атлантическую хартию, прежде чем приступить к военным действиям. Нечто подобное произошло и в послевоенный период, когда многие американцы просто разделили мир на компоненты коммунистического и «свободного» мира, чтобы избежать специфической идентификации каждой отдельной страны в обоих лагерях, и подобрать общие формулировки для определения отношений с ними. В этой связи мне представляется, что периодические пререкания и споры в конгрессе, связанные с ежегодными биллями по оказанию помощи и решением вопроса, стоит ли продолжать помогать тем или иным странам, а также о формах помощи и отношению к странам «коммунистическим» и в которых «отмечаются признаки тайного сговора с коммунистами», преследовали цель определения категории этих государств и нахождения единообразного подхода к отношениям с ними. Конгрессменам редко приходила мысль, что президент и госсекретарь также могли бы поломать свои головы над решением этих проблем.

Ныне я не могу сказать с полной уверенностью, где находятся истоки непременного стремления американцев к универсализации и обобщениям. Полагаю, это является отражением того обстоятельства, что мы, как народ, подчинены правительству установленными законами, а не свободой исполнительных действий. Законы же представляют собой обобщенные нормы, и конгресс, привыкший руководствоваться ими внутри страны, переносит эту практику и на международную политику. Конгрессмены и сенаторы, неспособные к контролю за исполнением решений по текущим вопросам, как мне кажется, стремятся принять обобщенные требования и положения, чтобы не допустить свободы действий.

Каковы, однако, бы ни были истоки этой тенденции, она действует. И вносит большую путаницу в вопросы понимания общественностью международных проблем. Она не только сковывает, но и нарушает процесс принятия решений. Возникающие вопросы, подчас вообще не относящиеся к делу, рассматриваются на основе имеющихся критериев лишь частично. В результате во многих случаях происходит тенденциозная дискриминация мнений и взглядов, а язык принимаемых документов не носит благоразумного характера, ожидаемого от великой державы.

Глава 14

ПЛАН МАРШАЛЛА[33]

28 апреля 1947 года госсекретарь Маршалл возвратился из Москвы, где принимал участие в заседании европейского совета министров иностранных дел, на котором обсуждался вопрос о бедственном положении Западной Европы. Возрождения ее экономики, как ожидалось, не произошло, и налицо была экономическая дезинтеграция. В результате переговоров с русскими он понял, что план решения европейских проблем в сотрудничестве с Россией оказался, по сути, фикцией. Стало очевидным, что советские лидеры видели причину падения экономики западноевропейских стран в чем угодно, но только не в коммунистическом руководстве. Генерал пришел к выводу, что любая акция в рамках «сотрудничества» великих держав в деле укрепления экономики Западной Европы была бы на руку коммунистам. Мы и так долго мешкали, и время проходило бесцельно.

«Пациенту становится все хуже, – выступил он по радио в обращении к нации в день своего возвращения, – потому что доктора слишком осторожничают и медлят».

На следующий день он вызвал меня к себе. Мне не придется заканчивать этот год в военном колледже, как я планировал, сказал он мне. Я должен безотлагательно возглавить группу (бюро) политического планирования Госдепартамента. Европа находится в беде, поэтому надо срочно что-то делать. Если мы не проявим инициативы, это сделают другие. Члены конгресса начнут наверняка вынашивать свои планы и идеи о том, что необходимо сделать для Европы. Тогда ему придется лишь обороняться, а этого он хотел по возможности избежать. Он пожелал, чтобы я немедленно сформировал группу и занялся этой проблемой. Времени у меня было мало (я не помню точно, десять дней или две недели) на выработку рекомендаций, которых он требовал от меня. Прощаясь со мной, он добавил в присущем ему духе (что отмечали многие историки): «Избегайте рутины и обыденщины».