Лео Руикби - Фауст Страница 64

В мае – июне 1525 года произошли кровопролитные сражения, решившие исход Крестьянской войны. Некоторые группы повстанцев продолжали сопротивляться, вспыхивали новые восстания, но в итоге крестьянская мечта о лучшем устройстве мира потонула в крови их братьев.

Хотя крестьяне превосходили армию Лиги числом, их отряды были разбросаны на большой территории. Силы повстанцев ослаблялись отсутствием единого командования и постоянными спорами между радикально и либерально настроенными командирами. К тому же в сравнении с командирами ландскнехтов им просто не хватало боевого опыта. Лига, продемонстрировавшая крестьянским вождям своё двуличие, при финансовой поддержке Фуггеров и Вельзеров, могла опереться на жестокого Трухзеса и на других закалённых бойцов, вроде Георга фон Фрундсберга. Готовность, с которой крестьянские вожди соглашались на переговоры, никогда не шла на пользу, а желание сражаться с превосходящими силами врага, при всей храбрости восставших, представляла грубую тактическую ошибку.

Если соединение планет не принесло библейского потопа, то в ретроспективе слова астролога можно было расценить как предсказание потоков крови и слёз. Почти то же предсказывал Лютер: «Земля, охваченная убийствами и кровопролитием»{252}. Считается, что за время Крестьянской войны погибло около 100 000 человек, причём далеко не все умерли на поле боя. В XVI веке не существовало Женевской конвенции. Жестокость была нормой. Пленных крестьян публично сжигали заживо, закапывали в землю, рубили им головы, вспарывали животы и колесовали. Призыв к свободе сменился криками наказуемых скорым судом. Потерпевшее поражение и втоптанное в грязь крестьянство оставалось под тяжким гнётом феодального рабства ещё два столетия.

Зная то, что мы знаем о Фаусте, нелегко определить, на какой стороне находились его симпатии. Связь с повстанцами могла погубить его карьеру – и, возможно, это произошло. Исторические документы, составленные после 1524–1526 годов, отражают более чем драматические события. Хотя Фауст мог держать в благоговейном ужасе любую аудиторию, его учёность направлялась в первую очередь на интеллектуалов – и тех, кто нуждался в его услугах. До начала Крестьянской войны Фауст был занят поиском покровителя или клиента благородного происхождения, такого как фон Зиккинген и епископ Бамбергский. Более поздние высказывания Фауста говорят о нём как о человеке с благородными целями. Но, как известно, некоторые дворяне перешли на сторону простого народа, и прежняя дружба Фауста с фон Зиккингеном могла добавить радикализма его политическому кредо. Образованные люди презирали крестьян за грубость и неграмотность, а учёных и студентов XVI века едва ли заботила социальная справедливость. Если Фауст сыграл какую-то роль, он мог быть только астрологом, но никак не повстанцем, и в этом случае его участие неизбежно вскрылось бы по окончании боевых действий. Вовлечение Фауста в революцию выглядит маловероятным. Впрочем, оказавшись в сельской местности, он вряд ли мог избежать пассивного участия, но, судя по преданию, в 1525 году Фауст находился вдали от войны.

Ауэрбахов погребок

Благодаря Гёте один случай, имевший место в Лейпциге в Ауэрбаховом винном погребе, оказался накрепко связан с именем Фауста. Две бронзовые статуи, охраняющие сегодня вход в этот винный погребок, напоминают о том моменте в истории здания, когда оно едва не исчезло. В 1911 году бывший постоялый двор Ауэрбаха купил богатый производитель чемоданов по имени Антон Мадлер, решивший снести здание, чтобы построить на его месте новый павильон. Неожиданно резко отрицательная реакция местного сообщества заставила Мадлера пересмотреть планы, и вместо чугунного шара он прибег к услугам художников. Оформление входа в погреб поручили скульптору Мэтью Молитору, и в 1913 году здесь были установлены его «Фауст и Мефистофель» и «Поющие студенты». Выставленная вперёд левая нога Фауста из скульптурной группы «Фауст и Мефистофель» натёрта до золотого блеска руками бесчисленных туристов, как говорят, «на удачу». В 1999 году Бернд Гобель завершил работу над скульптурами, изображающими Фауста и Маргариту и Мефистофеля и Марту, по сюжету Гёте. Женские фигуры, изваянные обнажёнными, как бы стараются защитить себя от приближения дьявольского дуэта. Но даже целая толпа скульптурных персонажей не в состоянии рассказать правду о визите Фауста в Ауэрбахов погреб.

Создавая впечатляющую картину разгула в Ауэрбаховом погребке, Гёте взял за основу эрфуртскую легенду о вине, вытекающем из стола, и эрфуртско-боксбергскую историю о чуть было не отрезанных носах. Но Гёте также использовал историю, которую нельзя обнаружить в каких-либо источниках: герой убегает из опасной ситуации верхом на бочке.

Хотя история, написанная пером бессмертного Гёте и воплощённая в бронзе, выглядит вполне монументально, уместен вопрос: а насколько она правдива? Современники Фауста никогда не говорили о его визите в Лейпциг. Хотя эта история впервые появилась в 1588 году в новом издании книги Шписа 1587 года, в ней не упоминалось названия Ауэрбахова погребка. Однако на стенах подвала представлены две фрески, изображающие события из легенды и датированные 1525 годом, а в Лейпцигской хронике XVII века есть упоминание о визите Фауста в этот город.

Неудивительно, что Фауст посещал этот подвал. Мы не раз видели его в гостиницах и трактирах – особенно в «народной книге» о Фаусте, где его почти всегда изображали в компании буйно веселящихся студентов. Находились такие, кто принимал всё за чистую монету, считая рассказ об Ауэрбаховом погребке очередным доводом против Фауста. Кроме преувеличений в таких историях есть доля правды: немцы, как правило, любят крепко выпить. Автор, скрывавшийся под инициалами P.F., называл Фауста «богом Бахусом». В его переводе «народной книги» сказано, что Фауст устроил пирушку на «обычный немецкий манер», когда все гости должны как следует напиться{253}. Это мнение время от времени подтверждали сами немцы. Так, в 1522 году Матеус Фридрих писал: «Больше чем другие страны Германия была и остаётся пораженной чумой – тем дьяволом, который заставляет людей пить»{254}. Осуждающий тон Фридриха и P.F. – это подход религиозного моралиста, и не стоит забывать, что переводной вариант «народной книги» о Фаусте был произведением религиозной направленности, а Фридрих, возможно, учился в Виттенберге у Лютера. Наконец, P.F. пишет об иностранцах и может позволить себе некоторые преувеличения. Всё же нельзя недооценивать роль алкоголя во времена Фауста. В начале XVI века в Германии культура пития занимала одно из центральных мест в жизни немцев. Питейные заведения были общественным институтом, по фактическому значению не уступавшим церкви. Мужчины встречались в трактирах, чтобы вести дела и заключали сделки под традиционный тост, тем самым определяя свои социальные роли{255}.