Вячеслав Козляков - Герои Смуты Страница 65

Однако красивая легенда, созданная П. И. Мельниковым, продолжала жить. Лишь совсем недавно, благодаря находке Александра Юрьевича Хачко, разыскавшего «Книги купчих записей» нижегородского посада 1602/03 года, куда вошел и список с «купчей 1602 года», стало окончательно ясно, что писатель выдал желаемое за действительное и просто приписал от себя отсутствовавшую в тексте исторического документа часть имени исторического героя[411]. В документе речь идет о другом человеке — Кузьме Захарьеве сыне Сухоруке — и нет никакого упоминания его с отчеством Минин. Каковы были истинные мотивы этой «ошибки» Мельникова, приходится только гадать. Могло ведь сказаться и то, что летописные, а вслед за ними, вероятно, и некоторые фольклорные памятники действительно упоминали Кузьму Минина с прозвищем Сухорук. Однако более вероятно другое объяснение — Павел Иванович попросту искал славы знатока нижегородской истории.

Точно так же не выдерживают критики попытки вывести род Мининых не из Нижнего Новгорода, где его избрали земским старостой, а из Балахны. В этом городе долгое время сушествовали предания о том, что именно здесь родина Минина. Местный патриотизм увлек историка-краеведа Игоря Александровича Кирьянова, опубликовавшего статью в центральном научном журнале «История СССР» в 1965 году. С тех пор версия балахнинского происхождения Мининых была принята и другими исследователями. И. А. Кирьянов основывался на публикациях синодиков Нижегородского Печерского монастыря 1648 года, нижегородского Михаило-Архангельского собора конца 70—80-х годов XVII века и писцовой книги Балахны 1574—1576 годов, осуществленных Нижегородской ученой архивной комиссией. Сопоставив имена поминальных записей Кузьмы Минина и его сына Нефеда Минина в нижегородских синодиках с именами балахнинских Мининых из писцовых книг, И. А. Кирьянов нашел два совпадения и на этом основании высказал предположение «о тесной связи сведений о семействе балахнинских Мининых с имеющимися данными о Кузьме Минине и его роде». Как считал историк, ему удалось установить общего предка балахнинских Мининых — Федора Минина сына Анкудинова. Кирьянов сделал вывод о том, что отцом Федора Минина, как и отцом Кузьмы Минина, был один и тот же человек — некий Мина Анкудинов, упоминавшийся в одном из источников конца XVI века. Эти предположения поддержал историк Владимир Андреевич Кучкин, дополнив их ссылками на сведения писцовых книг города Балахны 1645/46 года и Заузольской дворцовой волости 1591 года[412]. Ему удалось найти новые материалы о Мине Анкудинове, которого стали считать отцом Кузьмы. После находки упоминания о трех деревнях, бывших «за балахонцом за посадским человеком за Минею за Онкудиновым», был сделан справедливый вывод о зажиточности балахнинских Мининых. Однако главный вопрос — о связи рода нижегородца Кузьмы Минина с Балахной — так и остался открытым. Не случайно Виктор Иванович Буганов, автор биографического очерка о Кузьме Минине в журнале «Вопросы истории», сомневался в балахнинском происхождении своего героя[413].

Новое обращение к нижегородским синодикам, предпринятое историком Борисом Моисеевичем Пудаловым, показало практически полную несостоятельность догадок о связи Кузьмы Минина с Балахной. Самая ранняя из известных поминальных записей Кузьмы Минина содержится в «кормовом» синодике Нижегородского Вознесенского Печерского монастыря, начатом еще в 1595 году. Под заголовком «Род Козмы Минича» перечислены следующие поминания: «Инока Мисаила. Домникею. Ияковауб[иеннаго]. Козму. Сергея. Мефодия». Как справедливо подчеркнул публикатор этой записи, отсутствие в поминании Анкудина, которого посчитали дедом Кузьмы Минина, по крайней мере, вызывает недоумение. Но еще больше генеалогического материала для восстановления состава рода Мининых дает вновь обнаруженная ученым выписка из утраченного Архангельского синодика 70—80-х годов XVII века со сведениями о поминании Нефеда Минина, сделанная некогда А. Я. Садовским (именно она прежде всего фигурировала в аргументах сторонников «балахнинской» версии). Обращение к тексту «выписи» показывает, что из двадцати одного имени в роду Кузьмы и Нефеда Мининых с именами балахнинских Мининых совпадают лишь три — Григорий, Михаил и Иван, а они, как известно, очень распространены в историческом ономастиконе. Редкого же имени Анкудин нет и в поминальной записи Нефеда Минина![414]

Следовательно, никаких оснований отождествлять жившего в Балахне в конце XVI века Мину Анкудинова и его детей с нижегородцами Миниными не имеется. Сам переход с посада на посад уже являлся непростым делом и не мог пройти безболезненно из-за круговой поруки и раскладки уплаты податей. Сомнительно также, чтобы нижегородский посадский «мир» доверил командовать собой выходцу из пришлого рода. Связь Кузьмы Минина с Балахной если и существовала, то имела чисто деловой характер. Мясницкое дело Кузьмы Минина требовало для сохранения товара большого количества соли, которую в Нижнем Новгороде брали с ближайшего и поэтому более дешевого промысла — балахнинских солеварен[415].

Приходится еще раз напомнить, что это — почти всё, что нам достоверно известно (или же, наоборот, неизвестно) о Кузьме Минине до того великого момента в его жизни, когда он возглавил движение на нижегородском посаде по организации земского ополчения. Все остальные сведения о нем носят самый общий характер. За оговорками источников (как мы еще увидим) можно угадать лучшее знание своего современника: «бывал служилым человеком» написал, например, о нем автор «Нового летописца»; «смышлен и язычен» охарактеризовал его автор другого летописца — «Пискаревского». Но без раскрытия деталей трудно сказать, что имелось в виду составителями хроник. Пристрастный и в чем-то даже лукавый автор «Нового летописца», передавая слова о служилом человеке, то ли подчеркивал опытность Минина в делах, то ли создавал впечатление, что земский староста знал ратную службу и был готов к созданию ополчения. В любом случае понятно, что человек, избранный в сложное время следить за делами и представлять интересы большого посада Нижнего Новгорода, не был случайной фигурой. Не пользуясь достаточным авторитетом и известностью на нижегородском посаде, он никогда не смог бы стать тем героем нашей истории, каким стал.

Во времена забытого ополчения 1608—1609 годов под руководством нижегородского воеводы Андрея Алябьева, защищавшего вместе с местными дворянами Нижний Новгород от наступавших «тушинцев», роль посада не видна[416]. Поэтому можно лишь предполагать, что Кузьма Минин, как и другие нижегородцы, оставался верен присяге царю Василию Шуйскому, но в военных столкновениях, естественно, никакого участия не принимал. Эта последовательность в признании официальной власти, без всяких «перелетов» к самозванцу Лжедмитрию II, была свойственна в то время и князю Дмитрию Пожарскому. Общее неприятие тушинского режима и поддерживавших его казаков должно было сказаться и впоследствии. Иначе бы призыв Кузьмы Минина к нижегородцам и его обращение за помощью к князю Дмитрию Пожарскому не могли быть успешными.