Державин - Олег Николаевич Михайлов Страница 66

Низвержась, пенятся, ревут,

Волнами, льдом трясут плотину:

К твердыням Россы так текут.

Ничто им путь не воспящает,

Смертей ли бледный полк встречает,

Иль ад скрежещет зевом к ним,

Идут — как в тучах скрыты громы,

Как двигнуты безмолвны холмы;

Под ними дол, за ними дым…

— Ты написал возвышенную оду в духе Ломоносова. Это и приличествует предмету. Сама Россия заговорила в твоих стихах! — сказал Львов. — Впрочем, еще одно влияние я чувствую. Сказать чье? Это Оссиан. Помнишь перевод «Поэм древних бардов»?

Державин с беспокойством спросил:

— А замечания? Я ведь знаю за собой, что небрежен…

Дмитриев не решился сказать что-либо, а Львов взял листки и принялся разбирать оду, строка за строкой, находя неудачные слова и выражения.

— Ты, Гаврила Романович, написал: «Под ними дол, за ними дым». Сие не совсем точно. «Дол» не выражает страшного сего момента. Лучше сказать как-нибудь иначе, — он задумался, шевеля губами, и предложил: — «Под ними стон, за ними дым»…

Державин слушал, кивал головою. Совет Львова написать «ты багришь» или «кровавишь бездны» вместо своего «ты пенишь бездны» он не принял, равно как и «бесстрашно высятся челом» взамен «седым возносятся челом». Зато другие поправки, в том числе и в строчке «Под ними дол, за ними дым», тотчас учел и вписал вместо слова «дол» «стон». В спорах он иной раз отстаивал ошибочное мнение и на сей раз отказался переделать неловкую строку, «Поляк, Турк, Перс, Прусс, Хин и Шведы». Он упрямился, сердился, но скоро отходил и сам над собой подшучивал.

За разговором и не заметили, как пришло время обеда.

Когда к столу подали разварную щуку, Дмитриев заметил, что хозяин, уставясь в блюдо, что-то шепчет.

— Гаврила Романович, — осмелел молодой поэт, — что отвлекло вас?

Державин с доброю улыбкой откинулся на высокую спинку стула.

— А вот я думаю, случись мне приглашать в стихах кого-нибудь к обеду, то при исчислении блюд, какими хозяин намерен потчевать, можно бы сказать, что будет «и щука с голубым пером…».

Голова его воистину была хранилищем запаса сравнений, уподоблений, сентенций и картин для будущих поэтических произведений. И через несколько лет Дмитриев узнал «щуку с голубым пером» в послании Державина «Евгению. Жизнь Званская».

После кофия, когда Львов уехал по неотложному делу, Дмитриев тоже поднялся, но упрошен был остаться до чая. Таким образом, с первого посещения молодой поэт просидел у Державиных до самого вечера.

Прощаясь с Державиным, Дмитриев решился спросить его:

— Почему в ваших прекрасных стихах нет ни славного Суворова, покорителя Измаила, ни прочих знаменитых полководцев?

— Друг мой, — ответствовал хозяин, — не желая прослыть льстецом, решился я отнести в этой оде все похвалы только к императрице и всему русскому народу.

Говоря так, Державин несколько лукавил. Прямо хвалить Суворова поэт опасался. Вернее сказать, он не чувствовал себя достаточно утвердившимся после недавнего падения, чтобы воспеть опального полководца. Это сделал чуть позже Костров своей эпистолой «На взятие Измаила»: «Суворов, громом ты крылатым облечен и молний тысящью разящих ополчен, всегда являешься ты в блеске новой славы, всегда виновник нам торжеств, отрад, забавы…»

Сам Суворов крепко порицал державинскую оду и даже советовал дальнему родственнику и виршеплету Д. И. Хвостову написать на нее критику: «Похвала есть единственная награда поэта и героя, а как в сей оде ни слова не сказано о Суворове, а все говорится о князе Потемкине, который за 200 верст был от приступа, то герой, почитающий их дело — взятие Измаила — знаменитейшим из своих походов тогдашнего времени, не мог простить стихотворцу за молчание о нем».

Но полководец явно увлекался, обвиняя поэта в лести Потемкину. Державин лишь коснулся колоритной фигуры временщика. Зная почти безграничное могущество Потемкина, можно только удивляться тому, как мало он писал при жизни светлейшего в честь его. И конечно, не Потемкин выступает в оде «На взятие Измаила» ее главным героем, но русский воин, «твердокаменный Росс», а главною мыслью в ней является любовь к отечеству, призыв служить ему до последнего часа:

А слава тех не умирает,

Кто за отечество умрет:

Она так в вечности сияет,

Как в море ночью лунный свет.