Лита Чаплин - Моя жизнь с Чаплином Страница 67

Упомянутые действия, поведение, подстрекательства и домогательства ответчика, кроме вышеупомянутого воздействия на истицу, были причиной постоянных трений, ссор, неудовлетворенности в отношениях упомянутых сторон и привели к пренебрежительному обращению с истицей вследствие ее постоянных отказов уступать упомянутым требованиям и подстрекательствам со стороны ответчика.

В этой связи истица утверждает, что примерно за шесть месяцев до того, как указанные стороны разошлись, ответчик был дома перед ужином и потребовал, чтобы истица согласилась на сексуальное извращение, соответствующее пункту 288а уголовного кодекса Калифорнии. Ответчик пришел в ярость из-за отказа истицы и сказал ей: „Все женатые люди делают это. Ты моя жена и должна делать то, что я хочу. Я могу потребовать развода за отказ делать это“.

Ввиду того, что истица продолжала отказываться, ответчик неожиданно уехал из дома, и истица не видела его до следующего дня.

Примерно за четыре месяца до разъезда упомянутых сторон ответчик назвал имя их знакомой и сказал ответчице, что располагает информацией о вышеупомянутой девушке, позволяющей считать, что она может захотеть участвовать в сексуальных извращениях, и попросил истицу пригласить девушку в дом, сказав истице, что они могут „поразвлечься“ с ней».

По либеральным стандартам 1960 года фразы, подобные этим, могут показаться относительно нейтральными. Но в 1927-м такие слова, как «ненормальные», «извращенные», «неестественные» и «неприличные» — особенно применительно к всемирно любимому Чарли Чаплину, — произвели эффект разорвавшейся бомбы среди нескольких миллионов любителей сенсаций.

И хотя документ был подписан не мной, а моими адвокатами, тем не менее мое имя фигурировало на первой странице в качестве истицы. Я не просто просила поддержки, я опозорила имя Чарли, возможно бесповоротно.

Я нашла Эдвина и сказала ему, что сражена.

— Правда? А что, ты думала, я сделаю с материалом, который ты предоставила мне? — спросил он.

— Но я никогда не думала, что все это получит огласку…

Он издал один из своих укоризненных вздохов.

— Да, Лиллита, если бы этот развод оставался в твоих руках, ты не только ничего не получила бы от Чаплина, но еще и посылала бы ему каждую неделю чеки за право помыть у него пол. Послушай, нет никакого компромисса между детскими перчатками и боксерскими в таком деле, как это, — особенно, когда ясно, как божий день, что Чарли — куда более грубый и испорченный, чем можно себе вообразить. Мы пытались много раз образумить его представителей, договориться на достойных условиях, и каждый раз они были готовы обсуждать лишь смехотворные суммы. Мы настаиваем на алиментах в четыре тысячи долларов в месяц для тебя. Они же не могут понять, почему мы не прыгаем от радости, когда они предлагают двадцать пять долларов в неделю для тебя и детей. Они по-прежнему готовы урегулировать все это, но пытаются договориться за смешные деньги порядка пары тысяч долларов. Мы боремся за миллионы.

— Миллионы!

Опять вздох.

— Лиллита, ты повзрослеешь когда-нибудь? У тебя муж в весьма незавидном положении, и его адвокаты знают это, поскольку им хорошо заплатили за их изобретательность. Если мы решим, что действительно хотим добить это дело, мы можем не только обеспечить тебе и детям более чем приличное содержание, но и засадить увертливого м-ра Чаплина за решетку. Есть в уголовном кодексе Калифорнии такой пункт, очень неприятный для мужчин, даже женатых мужчин, занимающихся оральным сексом в своих собственных домах, и на это мы ссылаемся в заявлении. Если мы захотим, можем отправить его на пятнадцать лет в тюрьму.

— Минуточку…

— Хорошо, может быть, это нелепый закон, и он никогда не исполняется, если на то пошло. Но он существует, и советники знают о нем — и знают, что мы можем воспользоваться этим.

Мне стало дурно.

— Во что я ввязалась? Мне не нужно столько денег. Никогда больше не поднимайте эту тему!

Эдвин Макмюррей пожал плечами.

— Так устроен мир, детка. Немного сантиментов с твоей стороны — это очаровательно, но тебе надо быть готовой к тому, что предстоит. Прежде чем Чаплин сдастся, он сделает все, чтобы уничтожить тебя.

Судья назначил мне три тысячи долларов в качестве временных алиментов и настаивал, чтобы я пользовалась домом Чарли в ожидании окончательного рассмотрения дела. Решение судьи состояло в том, что мальчики и я должны, по его словам, «жить в условиях, к которым привыкли».

«А где должен жить Чарли?» — спросила я. Мне сказали, что он сбежал в Нью-Йорк к своему адвокату Натану Буркану. Суд был готов поддержать управление имуществом. На все имущество Чарли в Калифорнии должны были наложить арест.

Чем больше меня поздравляли с победой на начальном этапе рассмотрения, тем более несчастной я себя чувствовала. Если хорошая жизнь с Чарли была невозможна, то единственное, чего я хотела, это разумная поддержка детей и меня. Я не хотела возвращаться победительницей в дом Чарли — он был пуст без него. Меня передергивало, когда меня называли «истицей», а Чарли «ответчиком». Его приспешники были в негодовании по моему поводу, и, вероятно имели на то основания; если бы не я, закон не позволял отчуждать от Чарли какое-либо имущество.

Чарли вручили заявление о разводе в нью-йоркских апартаментах Натана Буркана, и потом он встретился с репортерами, чтобы обнародовать заявление, которое не было правдивым, но для него было относительно мягким: «Я женился на Лите Грей Чаплин, потому что любил ее, и как многие другие глупцы, любил ее тем больше, чем больше она мне делала зла; боюсь, что и теперь люблю ее. Я был потрясен, когда она сказала мне, что не любит меня, но мы должны пожениться. Мать Литы предлагала мне жениться на Лите, и я сказал ей, что был бы только рад, если бы только мы могли иметь детей. Я думал, что неспособен быть отцом. Миссис Грей намеренно и постоянно подстраивала наши встречи с Литой. Она провоцировала наши отношения».

Казалось, всякий человек, читающий газеты или слушающий сплетни, мог выступить экспертом или судьей в наших отношениях. И либо вы были на стороне Чарли Чаплина, независимо от вытекающих из этого последствий, — либо на стороне Литы Грей, независимо от того, что это значило. Был Чарли — несчастный маленький клоун, сраженный очередным неудачным браком, печальный гений с разбитым сердцем, трогательный мим из лондонских трущоб, достойный обожествления, но вместо этого распятый. И была я — корыстолюбивая, развратная шантажистка, неблагодарная мексиканка, чья невежественная алчная семейка вознамерилась лишить несчастного и обожаемого Чарли его последнего доллара и остатков достоинства. Распутная и жадная до денег и славы, я хитростью соблазнила Чарли.