Елена Первушина - Быть принцессой. Повседневная жизнь при русском дворе Страница 67

В конце октября мы переехали из Гатчины, и обычный зимний образ жизни вступил в свои права.

Эта зима была довольно весела, но не особенно блестяща. Признаки новой беременности испортили мне все, хотя я и не была в ней вполне уверена. Я очень мало интересовалась политикой; Император, напротив того, с неослабным интересом следил за европейскими делами. Священный союз, мысль прекрасная и идеальная, был результатом его сокровеннейших убеждений в деле христианской веры. Люди набожные и мистически настроенные утвердили его в этих мыслях, доказав ему, на основании Священного Писания, будто он предназначен судьбою сделаться и оставаться умиротворителем Европы и бойцом за правое дело против революционного принципа. Этими лицами были: вначале баронесса Крюднер, а впоследствии Кошелев и добрый князь Александр Николаевич Голицын.

1820 год

Весною муж мой покидал меня почти всегда в одно и то же время, для осмотра, в качестве генерал-инспектора по инженерной части, крепостей – Динабургской и Бобруйской или Рижской, Ревельской и т. п. Это бывало в мае, во время переезда на дачу; я пробыла короткое время в Гатчине и Царском Селе, а затем поселилась в Павловске у Maman. Весна была ужасная, холодная и скучная: зелень появилась только в июне.

Император Александр, столь добрый ко мне, был, однако, для меня причиною большого огорчения. Оставаясь всегда самой собою, то есть действуя без расчета и показывая себя такою, какова я была на самом деле, в надежде быть понятой, я не уразумела подозрительного характера Императора – недостатка, вообще присущего людям глухим. Не будучи совсем глухим, Император, однако, с трудом мог расслышать своего визави за столом и охотнее разговаривал с глазу на глаз с соседом. Ему казались такие вещи, о которых никто и не думал, будто над ним смеются, будто его слушают затем только, чтобы посмеяться над ним, и будто мы делаем друг другу знаки украдкою от него. Эта подозрительность доходила до того, что становилось прискорбно видеть подобные слабости в человеке с прекрасным сердцем и умом. Я расплакалась, когда он сделал мне подобные замечания и выговоры, и чуть не задохнулась от слез, но затем между нами не пробегало уже ни малейшего облачка: он поверил моему чистосердечию и моей дружбе к нему, граничившей скорее с восторженным обожанием, чем с насмешкою. Мы называли его в наших интимных письмах просто Ангел, а не Император, и, разумеется, он не мог бы найти людей, более преданных ему, чем Николай и я.

Волнение, причиненное мне этими маленькими сценами, было, однако, настолько сильно, что оно подействовало на мое здоровье: и мне пришлось пустить кровь гораздо ранее, нежели за время прежних беременностей. Дурная погода во время пребывания в Красносельском лагере также дурно повлияла на меня: я приехала в Петергоф к 25 июня с опухшими ногами и со страшной мигренью, которая продолжалась три дня и сопровождалась приливами к голове, вследствие чего я не могла появляться ни на обедах, ни на маленьких балах. Император однажды вечером навестил меня и поцеловал мою ногу, когда я лежала в кровати, и это весьма меня рассмешило. Две ночи спустя я была при смерти; судороги, случившиеся со мною 27 июня, в то время как я впала в бесчувствие, были, по-видимому, причиною смерти ребенка, который родился в Павловске 10 июля. Я провела обычные шесть недель в деревянном Константиновском дворце довольно тоскливо, но пользуясь самым заботливым уходом со стороны мужа и вдовствующей Императрицы. В то время производили фурор романы Вальтера Скотта, и Нике читал мне их. Я была очень слаба, очень бледна и интересна (как рассказывали), когда я появилась вновь при Дворе. Со стороны некоторых, а именно Орлова и Бенкендорфа, я была встречена косыми взглядами и минами. Чтобы утешить меня в горе, что я произвела на свет мертвого ребенка, мне пообещали зимой поездку в Берлин. Действительно, три года прошло уже со времени моего замужества, и было вполне естественно сделать маленький визит отцу и предпринять, если возможно, летом 1821 года лечение для восстановления моего здоровья. За два года я родила троих детей […]

Великая княгиня Ольга Николаевна

Сон юности

Посвящается моим горячо любимым внучатым племянницам принцессам Эльзе и Ольге Вюртембергским

Дорогие дети! Возможно, что в один прекрасный день, когда вы подрастете, вы захотите узнать, какова была юность вашей Бабушки в далекой стране, которая является также и родиной вашей матери. Возможно, что тогда уже не будет в живых никого из тех, кто жил вместе со мной, чтобы рассказать вам об этом.

Я постараюсь собрать свои воспоминания в одно целое, чтобы вы узнали, какой счастливой была моя юность под кровом отцовской любви.

Мое желание – вызвать в ваших сердцах любовь и почитание к памяти наших Родителей, которых мы не перестанем любить и благословлять до нашего смертного часа. Им мы обязаны жизнью в драгоценном семейном союзе, который представляет собою единственное счастье на земле. Сохраните мой рассказ о нем неискаженным, чтобы отсвет этого тепла согревал вас всю жизнь! Этого желает вам ваша старая

Бабушка Ольга.

Штутгарт

Начато в январе 1881 года

Закончено 18 января 1883 года

1822–1830 годы

30 августа 1822 года у Мама родилась девочка, которую назвали Ольгой. Пушечный салют, возвещавший стране о моем рождении, смешивался со звоном колоколов по случаю празднования дня памяти Св. Благоверного князя Александра Невского.

Мое появление было таким неожиданным, что Бабушка (Императрица Мария Федоровна), срочно вызванная из Таврического дворца, нашла меня уже лежащей в постельке моего брата Александра, так как не было даже времени приготовить мне колыбель и пеленки. Я родилась третьей и увидела свет в Аничковом дворце в Санкт-Петербурге. До меня родились: Александр в Москве в день Св. Пасхи, 17 апреля 1818 года, и Мэри, родившаяся в Павловске в день Преображения Господня.

Ольга Николаевна (1822–1892) – дочь императора Николая I и императрицы Александры Федоровны, жена Карла I, короля Вюртембергского

Во время моего появления на свет Император Александр I был на конгрессе в Вероне, последнем в своем роде, на котором монархи и министры сошлись вместе, чтобы обсудить европейские вопросы. По своем возвращении Государь привез мне, как подарок к крестинам, бокал из зеленой эмали и такую же чашу, которые я храню до сих пор. Когда он снова увидел Мама во всей прелести ее юности, с ребенком на руках подле отца, смотревшего на нее с гордостью и любовью, бездетный Государь был необыкновенно тронут и сказал: «Было бы ужасно и непростительно, если когда-либо в жизни один из вас разочарует другого. Верьте мне, существует только одно истинное счастье – семья. Берегите ее священный огонь».