Ги Бретон - Женщины времен июльской монархии Страница 67

Тогда Наполеон ласково и нежно накрыл ладонью руку Евгении и сказал:

— Не уезжайте… Завтра вас уже никто не оскорбит…

После обеда г-жа де Монтихо уехала спать с головой, полной радостных предчувствий.

На следующий день, 1 января 1853 года, г-жа де Монтихо подумала, что император приедет к ним инкогнито с новогодними пожеланиями и, воспользовавшись этим, попросит руки Евгении. Крайне взволнованная, она распорядилась расставить по всему дому вазы с цветами, надела шелковое платье цвета морской волны и в ожидании подошла к окну.

В течение всего дня множество карет останавливалось на Вандомской площади у дома 12, но г-жа де Монтихо так и не дождалась, чтобы из одной из них показался громадный нос, который она так желала увидеть.

2 января графиня еще ждала с некоторой надеждой. 3 января ее ожидание сопровождалось тревогой, четвертого — гневом, а пятого — уже ненавистью. Наконец шестого она пригласила к себе своего кузена Фердинанда де Лессепса, своего бывшего любовника Проспера Мериме и графа де Гальве — своего зятя, брата герцога Альбы.

— Что мне делать? — спросила она их. Будущий археолог и историк древних памятников был категоричен:

— Надо уехать, покинуть Париж, вообще Францию и тем самым преподать урок Наполеону III. Евгения была того же мнения.

— Мы должны уехать немедленно. Никаких слов и прощаний.

Потом она призналась, что начала складывать чемодан еще вчера, и вдруг разразилась рыданиями. Тут уж и г-жа де Монтихо взорвалась:

— Я не хочу, чтобы ты страдала! Едем в Рим, и пусть наш отъезд будет пощечиной императору. Этот человек просто плут. Он всю жизнь только и делает, что обманывает!

Но тут снова вмешался Мериме:

— Нет! Не уезжайте. Иначе все подумают, что вы сбежали. Весь двор начнет потешаться… 12 января в Тюильри будет большой бал. Вас туда пригласят. Появитесь на балу и объявите сами императору о своем решении…

При мысли о том, что двор может смеяться над ними, г-жа де Монтихо побледнела:

— Вы правы. Надо остаться. Будем сильнее их.

Но пока г-жа де Монтихо готовилась дать последнее сражение, Наполеона III брали приступом члены его семейства и близкие друзья.

Все стремились доказать ему, что именно для подтверждения того, что Вторая империя родилась, он должен заключить союз с какой-нибудь принцессой королевской крови, а не с некоей «м-ль де Монтихо».

Всем им он отвечал только одно:

— Я люблю ее…

Тогда Плон-Плон начал стучать кулаками по столу, принцесса Матильда кричала, что брак этот погубит империю, а Персиньи, ухватив императора за пуговицу сюртука, завопил:

— Неужели надо было, рискуя всем, совершать государственный переворот при нашей поддержке, чтобы потом жениться на лоретке…

Наполеон III, оставаясь бесстрастным, снова и снова повторял:

— Возможно, но я люблю ее…

Наконец экс-король Жером положил руку ему на плечо:

— Поступай по-своему… Раз ты ее любишь, женись на ней. По крайней мере, у тебя будет красивая девушка в постели…

12 января дамы де Монтихо прибыли в Тюильри, где весь двор смотрел на них с иронией и презрением. Но после одного инцидента улыбки буквально застыли на лицах…

Послушаем рассказ свидетеля, графа де Хюбнера, посла Австрии:

«М-ль де Монтихо появилась под руку с Джеймсом Ротшильдом, по обыкновению очаровывая своим обликом молодой андалузки. Один из сыновей Ротшильда вел г-жу де Монтихо. Отец и сын собирались усадить своих дам на банкетку, где уже сидели жены министров. Одна из них (г-жа Друэн дс Люис), яростная противница предполагаемого брака, сухо заметила м-ль де Монтихо, что эти места предназначены для жен министров. Император заметил это, поспешил на помощь двум попавшим в беду испанским дамам и указал им на стулья рядом с членами семьи. Велико же было смущение строгой блюстительницы правил этикета, слишком поздно заметившей свою оплошность. Еще большим было удивление всех присутствовавших при этой почти бурлескной сцене, которая обнаружила матримониальные намерения императора. Пожалуй, можно считать, что на этом балу состоялось объявление о браке»

Несмотря на честь, которая ей была оказана, Евгения по-прежнему собиралась покинуть Париж.

Во время второй кадрили ее пригласил на танец император. Оба очень смущенные, они долго танцевали молча. Наконец Наполеон III заговорил:

— Что с вами? Вы выглядите усталой? И все же я хотел бы вам сказать…

— Я тоже, сир. Я должна с вами попрощаться.

— Как?

— Я уезжаю завтра.

Император побледнел.

— Пойдемте!

На глазах у остолбеневших гостей он повел девушку в свой кабинет. Они вышли оттуда через полчаса, оба улыбающиеся и даже насмешливые. Весь двор немедленно решил, что в кабинете разыгралась какая-то важная сцена.

Но какая?

Никто не мог даже предположить, что император всех французов только что — почти под диктовку Евгении — написал письмо, адресованное другой женщине.

И женщиной этой была г-жа де Монтихо.

А что касается самого письма, то вот его содержание:

«Г-жа графиня,

Я давно уже люблю мадемуазель вашу дочь и желаю сделать ее своей женой. Поэтому сегодня я прошу у вас ее руки, так как никто, кроме нее, не может составить моего счастья и никто более нее не достоин носить корону. Прошу вас, если вы согласны, не предавать огласке мое предложение, пока мы не уладим все наши дела.

Соблаговолите, госпожа графиня, принять уверение в моей самой искренней дружбе.

Наполеон».

Г-жа де Монтихо вполне могла бы снова расставить в своей гостиной вазы с цветами…

Граф де Хюбнер. Воспоминания о девятилетнем пребывании посла Австрии в Париже при Второй империи.

Когда мать прочла письмо императора, Евгения обняла ее и ушла в свою комнату и спокойно написала победный отчет герцогине Альба:

«Моя дорогая и добрая сестра,

Я хочу первой сообщить тебе, что выхожу замуж за императора. Он был со мной так благороден и проявил ко мне такую нежную привязанность, что я и теперь еще взволнована. Он боролся и победил…»

В своем письме к г-же де Монтихо Наполеон III просил не предавать огласке свое намерение. Он не знал, что слуги во дворце, всегда все знающие, позаботились о том, чтобы распространить эту новость.

И действительно, 16 января весь Париж уже был в курсе и пребывал в растерянности. Вот что рассказывает Орас де Вьель-Кастель:

«Брак этот вызвал дьявольский переполох. Вчера на бирже курс упал на два франка. Прежние политические партии проснулись, завопили о скандале, о скомпрометированной национальной чести и принялись распространять клеветнические слухи о м-ль де Монтихо. Предместье Сен-Жермен сочло себя оскорбленным, император молчал и продолжал готовиться к осуществлению своего намерения. Тьер без конца повторял всем, кто готов был слушать, что „никогда не надо бояться людей слегка подвыпивших, но следует опасаться момента, когда они совсем опьянеют“.