Ги Бретон - Наполеон и Мария-Луиза Страница 68

Эта девочка со свежей улыбкой сделала потом свою жизнь сплошной вакханалией…

Свадьба состоялась 14 июня 1797 года в часовне Монтебелло.

Полина, сильно любившая своего мужа, после церемонии бракосочетания светилась счастливой улыбкой, что дало повод добрым людям предположить, что этот союз будет безоблачным.

И, как всегда, люди добрые ошибались. Поскольку сразу же после того, как молодая мадам Леклерк, довольная тем, что наконец-то она оказалась в столице, поселилась в Париже на улице Виль-л’Эвек, она начала поглядывать на молодых щеголей горящими глазами, говорившими о ее ненасытном аппетите.

«Она глядела на них из окна, стараясь оценить их способности в любовных играх, представляя их себе в самом подъеме их прекрасных желаний. Когда они проходили мимо, она провожала их несчастным взглядом кошки, которую держат на поводке и не дают поймать пробегающую мимо мышку»152.

Леклерк, которого только что произвели в генералы, сохранил ясность мысли и вскоре заметил, что его молодую супругу угнетают очень похотливые мысли. И поэтому, когда Директория направила его начальником штаба в Рен, он принял кое-какие меры предосторожности. Под предлогом того, что Полине – которой к тому времени исполнилось семнадцать лет – надо обучиться орфографии, он поместил ее в школу мадам Кампан.

Но этого занятия было явно недостаточно для того, чтобы отвлечь юную корсиканку от ее навязчивой мысли.

К тому же толпа почитателей, которая таскалась вслед за ней из одних салонов в другие, никоим образом не давала ей возможности вкусить нехитрые радости начального образования… Ее успех в свете – следует признать – был огромен. Никто не мог вспомнить, что раньше видел столь красивую женщину. И даже злая на язык госпожа д’Абрантес вынуждена была признать в своих «Мемуарах»: «Многие говорили о ее красоте. Эта красота знакома всем по ее портретам, даже по статуям. И все же нельзя не сказать, что это была необыкновенная женщина, идеал красоты».

Эта красота, естественно, вызывала ревность. Первой женщиной, которая ее проявила с большой злостью, была Жозефина.

Для того чтобы отомстить за себя, Полина называла свояченицу «старой шкурой» и постоянно докладывала Наполеону об изменах жены.

Но это были всего-навсего маленькие семейные ссоры. Вскоре свою зависть публично и по-другому проявила другая женщина. Ее звали мадам де Контадес.

Однажды вечером на приеме у мадам де Пермон, матери будущей герцогини д’Абрантес, она подошла к Полине, окруженной почитателями, и воскликнула:

– Боже, какое несчастье! Такая красивая женщина! Но как же это люди не замечают такого уродства? Господи, какое несчастье!

– Да что же это вы такое обнаружили? – спросил кто-то.

– Как? Я обнаружила! А вы сами-то, что же, не видите, что ли, эти два огромных уха по обеим сторонам головы? Будь у меня такие уши, я бы их отрезала. Надо будет ей посоветовать это сделать. Но нельзя предложить женщине обрезать уши без того, чтобы это не привело к серьезным последствиям…

«Мадам де Контадес, – рассказывает герцогиня д’Абрантес, – не успела закончить, как взоры всех присутствующих обратились на мадам Леклерк. Но на сей раз не для того, чтобы восхититься ею, а для того, чтобы посмотреть на ее уши.

И на самом деле, никогда еще природа не помещала столько смешные уши по обеим сторонам столь очаровательного личика: это были тонкие кусочки белой кожи, ровной, без всяких завитков. Они не были огромными, как сказала мадам де Контадес, но довольно-таки уродливыми…

Результатом этой сцены стало то, что мадам Леклерк расплакалась. Ей стало плохо, и она ушла домой до полуночи»153.

После такого оскорбления Полина, не умевшая немедленно ответить обидчице, решила, что ей следовало развенчать «коварные происки» своих недоброжелательниц, продемонстрировав публично всесилие своей красоты над мужчинами. Для начала – спрятав уши под искусно уложенными волосами – она завела сразу трех любовников…

«Что, – сообщает нам Бернар Набон, – указывало одновременно на темперамент этой молодой восемнадцатилетней мамы154 и на неразборчивость в чувствах».

Этими тремя любовниками стали генералы, друзья ее мужа: Берновиль, Моро и Макдональд.

Это ее некоторое время развлекало. «Вся ее игра, – снова сообщает нам Бернар Набон, – состояла в том, чтобы ни один из этих троих любовников не заподозрил того, что у него есть соперник. Что сделать было весьма сложно по причине большой дружбы этих генералов. Поэтому она вначале постаралась перессорить их, приписав им поступки, недостойные их дружбы. Но успеха в этом она не достигла. Друзья выяснили между собой отношения и решили резко порвать с общей любовницей, с которой Моро только что провел два дня на природе.

Три письма с извещениями о разрыве любовной связи были вручены Берновилю, но тот в последний момент решил послать письма приятелей с посыльным, а самому отправиться лично сообщить о своем намерении»155.

Но разговор их принял совсем не то направление, какого ему бы хотелось. Не успел он и рта раскрыть для того, чтобы все выложить, как красотка увлекла его на кровать, раздела и привела в одно мгновение в самое прекрасное расположение духа… Генерал был покрыт поцелуями, обласкан. А поскольку ему было свойственно чувство долга, он был вынужден проявить себя галантным мужчиной.

Таким образом, их разрыв был отсрочен на несколько дней.

Но потом осторожный Берновиль сообщил о разрыве в письме…156

Государственный переворот 18 брюмера и стремительное возвышение Бонапарта лишили Полину того остатка сдержанности, который у нее еще оставался. И она стала поглядывать на кавалеров горящим взором своих сверкающих от желания глаз. «Именно кавалеров, – сообщает нам “Скандальная хроника”, – поскольку слово “кавалер” обозначает и наездник, а они все были наездниками мадам Леклерк…»

А тем временем генерал Леклерк воевал в Португалии. Для того чтобы удовлетворять растущие потребности своей очаровательной супруги, он добросовестно грабил все города и деревни, через которые проходил со своими солдатами.

В начале 1801 года Полина вдруг проявила страстный интерес к трагедии. Каждый вечер она приезжала в «Театр республики» (так тогда называли «Комеди Франсез»), По окончании спектаклей она устремлялась за кулисы, чтобы лично поздравить исполнителя главных ролей Пьера Рапенуя по прозвищу Лафон в слишком восторженных выражениях, которые тот, однако, принимал не поведя бровью.

Однажды вечером она взяла его за руку:

– В этом наряде вы просто великолепны!

А затем тихо добавила: