Майя Кучерская - Константин Павлович Страница 68

Как хорошо известно, выстрелил в Милорадовича, смешавшись с толпой и приблизившись к генералу почти вплотную, переодетый отставной поручик Астраханского кирасирского полка Петр Каховский.

Историки не исключают, что Милорадович мог представлять и интересы Марии Федоровны, которая не возражала бы в этой неразберихе сама взойти на престол — хотя бы и в роли регента при малолетнем Александре Николаевиче, сыне Николая Павловича. За плечами Марии Федоровны стояла небольшая «немецкая партия» во главе с братом вдовствующей императрицы Александром Вюртембергским и немцем по происхождению, министром финансов Е.Ф. Канкрином. В воцарении Марии Федоровны была заинтересована и Российско-американская компания, надеявшаяся с ее помощью «направить русскую экспансию в Северную Америку, в Калифорнию, на Гаити, Сандвичевы острова»{373}. Однако и теперь, уже второй раз в своей жизни, императрица была оттеснена от престола.

«Государь жив, уехал в легкой шлюпке в море»{374}.

Николай поспешил присягнуть Константину немедленно после получения известия о смерти Александра. В Малой церкви Зимнего дворца в присутствии ближайшего окружения, плача об «отлетевшем ангеле», великий князь принес присягу Константину Павловичу. Приближенные сейчас же последовали примеру Николая. В тот же день 27 ноября, около двух часов пополудни, в Зимнем дворце собрался Государственный совет.

По инициативе Александра Николаевича Голицына, посвященного в тайну манифеста, пакет, хранящийся в Государственном совете, был, наконец, вскрыт и духовное завещание императора зачитано вслух. Голицын, рыдающий от скорби и от совершенной непоправимой ошибки, рассказал членам Государственного совета об экземплярах, хранившихся в Синоде и Сенате, а также о подлиннике, лежащем на престоле Успенского собора. Присягать Константину поторопились! Но вновь Милорадович твердо повторил, что манифест не имеет законной силы, а Николай Павлович уже отрекся от предоставленного ему права и присягнул Константину. Члены совета колебались и постановили, что необходимо услышать подтверждение самого Николая Павловича. Совет провели к Николаю, который находился здесь же, в Зимнем дворце, и великий князь подтвердил свое решение, а затем лично повел всех в дворцовую церковь — присягать Константину. Послышались восклицания: «Какой великодушный подвиг!»

Не будем преуменьшать благородства Николая — хотя вернее было бы сказать, что он вел себя осторожно. Он не желал прослыть захватчиком престола, вместе с тем он и не смог бы его захватить — Милорадович, а значит, и вся военная власть Петербурга были не на его стороне.

Пакет, хранящийся в Сенате, решено было не вскрывать, и вскоре за Государственным советом присягнул Сенат.

Так началось царствование нового российского императора Константина[41]. Царствовать ему предстояло 17 дней.

Фельдъегеря повезли в Варшаву донесение обо всем случившемся в Государственном совете и личную записку Николая, в которой тот именовал брата государем. В столичных церквях императору Константину провозглашали многая лета, об Александре служили панихиды, одописцы слагали «оды на восшествие», священники призывали народ любить нового государя как отца. «Ему, ему, россияне, поклянемся в нелицемерной нашей верности, ту кровь, которую мы желали пролить за монарха Александра, прольем, когда потребует того долг нашего звания, за милое Отечество и Государя нашего Константина — воскликнем, россияне: “Да здравствует Константин!”». В лавках выставлялись портреты нового государя, его именем подписывались подорожные, бровастые курносые бюсты шли нарасхват. На Петербургском монетном дворе чеканили знаменитый Константиновский рубль — будущий раритет и предмет страсти нумизматов. Двуглавый орел на одной стороне, знакомый профиль в бакенбардах — на другой. Под портретом стояла дата— 1825, а вокруг плыла надпись: « Б.М. КОНСТАНТИНЪ I ИМП. и САМ. ВСЕРОСС», что означало, конечно: «Божьей милостью Константин I император и самодержец Всероссийский»{375}.

«НЕ ЕДЕТ К НАМ НА ЦАРСТВО КОНСТАНТИН-УРОД»

Плачет государство,Планет весь народ:Едет к нам на царствоКонстантин-урод{376}.

Санкт-Петербург, 2 декабря 1825 года

«Дорогой Константин!

Считаю своим долгом сообщить вам о здоровьи матушки. Слава Богу, она не испытывает никаких физических недомоганий, а столь жестоко потрясенная душа ее находит себе поддержку в истинно христианском смирении; она нас всех изумляет; она вся поглощена своей скорбью и с нетерпением ожидает сообщений от вас и от Михаила.

Беспокойство наше об императрице все более и более усиливается; сведения, полученные сегодня, ужасны; они дают предвидеть ужасное и почти неизбежное будущее.

Мы все ожидаем вас с крайним нетерпением; совершенная неосведомленность, в которой мы находимся, о том, что вы делаете и где находитесь, чрезвычайно тягостна. Присутствие ваше здесь необходимо, хотя бы ради матушки!

С Божьей помощью нам удается пока сохранять во всем порядок; все поглощены скорбью; все думают лишь об этом и о выполнении предписываемого присягой долга. Порядок полный.

Мы получили сообщения из Финляндии; они вполне удовлетворительны. Но приезжайте, приезжайте, как можно скорей, умоляю вас.

Жена моя вас обнимает; я — у ног моей невестки; скажите ей, что я полагаюсь на нее; мы все надеемся, что она поможет вам перенести постигший нас удар, как то подобает христианину. Да сохранит вас Господь и да поможет он вам!

Ваш преданный и верный брат и ваш верноподданный

Николай»{377}.

Санкт-Петербург, 2 декабря 1825 года

«Дорогой и добрый Константин.

Гнет моей скорби увеличивается еще неполучением известий от вас с тех самых пор, как нас поразил этот смертельный удар. Я надеюсь испытать некоторое успокоение, когда я вас увижу, когда я смогу вас наконец обнять! Приезжайте, ради Бога, умоляю вас об этом, это ваш долг — быть здесь! Сердце ваше должно внять голосу матери; поспешите в объятия вашей матери, вашего друга.