Любовь Калинина - Владимир Климов Страница 68

Дальнейшие испытания уже проходили более ровно, без всяких драматических коллизий.

Приезд семьи

Со дня своего появления на фирме «Испано-Сюиза» и до начала лета 1934 года Владимир Яковлевич был неимоверно занят, спать приходилось по три-четыре часа. Семья все еще оставалась в Москве. Сказать, что он ощущал одиночество или страшно скучал, означало бы слукавить. Свободного времени просто не было, жил он при Торгпредстве, питался в столовой. Удалось отложить сэкономленные деньги, что тоже было не лишним: советским инженерам уже платили значительно меньше иностранных коллег, а Владимир Яковлевич не хотел с семьей жить при Торгпредстве, да и дочь планировал отдать во французский лицей – достаточно дорогой. С приездом родных траты возрастут многократно.

Как только стало ясно, что командировка продлена, а испытания пошли более-менее успешно, Климов сразу же направил в Москву телеграмму с просьбой дать жене и дочери разрешение на выезд. А сам начал добиваться разрешения на проживание в гостинице, что оказалось совсем не простым делом. Но Владимир Яковлевич всегда отличался неимоверным упорством, а уж если вопрос касался работы или семьи – тут его настойчивость просто не знала границ.

Уже через две недели он поселился в ожидании родных в отеле «Beauvau» («Бово») по адресу 24 rue de Miromesnil. Средства позволили снять только небольшое помещение под самой крышей – в мансарде, считавшейся третьим этажом. Это был номер метров шестнадцати, без кухни, но с небольшой светлой туалетной комнатой, в которой еще помещались душ, раковина и стенной платяной шкаф необъятных размеров. Весь бельэтаж занимала какая-то баронесса, а в номерах второго и третьего этажей проживала достаточно спокойная, но абсолютно разношерстная публика. Большим преимуществом этой гостиницы было ее расположение в центре Парижа, на пересечении улиц Ru de Penthievre (Пантьевр) и Ru de Miromesnil. Это было в нескольких минутах ходьбы от Торгпредства. Кроме того, недалеко, в другой гостинице, жили еще двое сотрудников приемочной комиссии.

Отель был старинным, построенным на бывшей королевской дороге в Сен-Дени еще во времена Людовика XIV. Его название – Beauvau – переводится как прекрасная телятина. Выбирая гостиницу, Владимир Яковлевич стремился к тому, чтобы расположение нового дома позволило бы без лишних хлопот и затрат времени изучать внутренний древний город, который он успел полюбить.

Вечерами Климов выходил на прогулку – быстрым шагом по бесконечным бульварам Парижа, делал большой круг, центром которого всегда был отель «Бово». Гостиница находилась в центре Парижа, и маршруты были самые разнообразные – пешком на Елисейские Поля, на площадь Согласия.

Как только появилось хоть немного свободных вечеров, Владимир Яковлевич с удовольствием возобновил свою привычку, без которой задыхался, как без необходимого мозгового тренинга. Особенно привлекал длинный и довольно пустынный по вечерам бульвар Haussmann (Осман), позволявший на ходу размышлять, приводить свои мысли в порядок. Эти прогулки неизменно оканчивалась в бистро на углу улицы Боэти и Мироменель, где Владимир Яковлевич выпивал чашечку кофе.

Напротив гостиницы было уютное недорогое кафе «У Мариуса», где Климов предпочитал обедать. Он любил наблюдать за приходящей сюда молодежью. Французы вообще замечательные острословы, а уж юноши могли отколоть что-нибудь совсем забавное. Они никогда не делали банального заказа со скучным лицом. Даже чашечку кофе, который варили «У Мариуса» по особому рецепту, юнец закажет с какой-нибудь присказкой типа: «Подайте-ка дай мне сок из носок!»

До приезда семьи Владимир Яковлевич успел определиться и со школой для дочери: Иру, которая успешно окончила второй класс, он решил определить в лицей «Росин», что находился совсем недалеко – на улице Rue de Rome, 25. Это было довольно дорогое учебное заведение, но Климов был убежден, что образование – самое главное и на нем экономить преступно. Вера же считала, что каждый человек должен учиться ровно столько, сколько ему хочется. И никогда не мучила детей повышенными требованиями к учебе. Владимир Яковлевич настоял на французском лицее даже вопреки строжайшему запрету – детям советских специалистов категорически возбранялось учиться вместе с иностранцами.

Алеша оставался в Москве с бабушкой. Ружена Францевна окончательно впала в уныние, надежды на возвращение мужа окончательно таяли. Единственной ее радостью оставался черный кофе, поисками которого она занималась большую часть дня. Зерновой кофе и колотый сахар можно было обменять на рынке на хлеб. Ружена Францевна покупала их и в открывшихся торгсинах на боны, сдавая свои золотые украшения. Без хорошего крепкого кофе она не представляла своего существования. Детям Ружена Францевна неизменно приносила свежайший белый калач и небольшой кусочек ветчины – настоящий пир в голодной Москве.

С отъездом Веры заботы о бабушке полностью ложились на старшего внука. Все приготовления к переменам были закончены, и на 20 июня намечена встреча родных в Париже.

В Москве лето тридцать четвертого года было очень знойным и душным. Ожидание вызова длилось, казалось, бесконечно. Все родные разъехались, спасаясь от московской жары. Ирочка в нетерпении постоянно спрашивала: «Ну когда же мы увидим папу?»

Наконец был получен вызов, оформлены загранпаспорта, визы и выданы билеты. Одновременно пришло письмо от Владимира Яковлевича с подробным описанием предстоящей дороги и строгими инструкциями, как вести себя в пути: «В дороге с пассажирами не болтать лишнего. В Берлине быть внимательнее и в случае осложнений обращаться в Торгпредство. Обедать следует в маленьких ресторанчиках переулков, но прилегающих к большим улицам». Письмо было крайне встревоженным. Почему он так настаивал на внимании и осторожности, родные узнали из его рассказа уже по прибытии в Париж:

– Однажды, выйдя из Торгпредства, я направился на прогулку и, весь в своих мыслях, не сразу заметил, как несколько полицейских перегородили маленькую улицу, ведущую на бульвар Мальзерб. И только тут я вспомнил, что в Торгпредстве предупреждали об осторожности: возможны демонстрации антифашистов и последующие беспорядки. Приблизившись к оцеплению, где уже набралось немало зевак-иностранцев, увидел демонстрацию с флагами и транспарантами, идущую по бульвару. Большими белыми буквами по ярким тканям выведено: «Фашизм не пройдет!» Как только полицейские заметили, что собралась уже большая толпа излишне любознательных иностранцев, весь свой гнев они почему-то направили против нас. И, орудуя дубинками, блюстители порядка буквально набросились на нежелательных свидетелей.