Валерий Перевозчиков - Правда смертного часа. Посмертная судьба. Страница 69

— Проходите, собирайтесь где-нибудь в другом месте».

Л. Абрамова: «Все было как-то неясно и беспокойно, если бы не вмешательство Кобзона, наверное, и не нашлось бы человека, который бы так уверенно и разумно организовал стол… Еду, вино, посуду на полтораста человек…»

А. Демидова: «Дома у Володи. Длинный стол без стульев. Близкие друзья и родственники. Говорила мать о том, что Володя был хорошим сыном. Потом отец говорил, что в детстве Володя всех звал по имени-отчеству, что его приняли сразу во все театральные институты… Они гордились сыном. Говорил его близкий друг (В. Туманов. — В. П.) о том, какой это был непростой человек— Володя, и как не надо сейчас об этом забывать…»

В. Туманов: «Часто вспоминаю веселое Володино: «Народу было много!» Раньше, когда я не очень в этом разбирался, — встречая его с концерта, всегда спрашивал: «Ну как, — народу было много?» И вот Володи сегодня уже нет, — а народу было много. Очень много».

В. Янклович: «Поминки… Это продолжалось дня три… Уже начались разговоры о наследстве, о комиссии по творческому наследию…»

В. Золотухин: «На панихиде (поминках. — В.П.), доставая вилкой краба, Семен Владимирович, активно жуя, сказал мне: «Между прочим, дорогой Валерка, я с наслаждением слушал сегодня тебя, молодец, умница…»

Г. Епифанцев (друг Высоцкого времен школы-студии МХАТ): «На поминки я поехал к Люсе (вероятно, это было уже вечером. — В. П.). Дети еще немного побыли на Малой Грузинской — и вернулись домой…»

20.00. В Театре на Таганке — спектакль «Мастер и Маргарита». Во время сцены «оплакивания Христа» в зале послышались рыдания…

Ю. Карякин: «Тихие поминки были по Володе на Таганке. Собрались уже в двенадцать часов ночи, после спектакля, наверху, в старом здании… Были Володины песни и гамлетовский монолог о смерти. Был Володин стакан, полный до краев водки…

Был Володин портрет, тот что висел на гамлетовском занавесе в зале над его гробом: светлая спортивная рубашка, скрещенные на груди руки, усталый тоскливый взгляд в упор… И каждый, кто говорил, обращался прямо к нему, переводя глаза с горького его стакана на его портрет».

Ю. Любимов: «Похороны… Какой-то день был в Москве необыкновенный. Все поняли, что умер поэт. Я еще больше зауважал москвичей— как достойно они проводили своего поэта!»

Д. Гельфонд: «Поминки были в театре. Их разогнал полковник Белоусов, заместитель начальника Ждановского РУВД — приказал обесточить театр. А выключили чуть ли не весь Ждановский (ныне Таганский. — В. П.) район».

Ю. Карякин: «После поминок на Таганке я шел пешком по Москве. Из многих освещенных окон слышался его голос… Читаю, перечитываю сотни (многие сотни!) телеграмм, полученных Таганкой в те последние июльские дни. Здесь вся география страны, все основные профессии, все возрасты сознательные. Никакого сценария — стихийный порыв в общей беде и сострадании…»

26. Шевченко, Мангышлакской.

«Не верю. Подтвердите».

Без подписи.

26. Нижнекамск.

«Очень обидно. Не хочется верить».

Олег.

26. Новосибирск.

«Скорбим. Другого такого не будет».

Все, любившие его в Академгородке.

26. Ташкент.

«Мои дети и дети моих детей будут слушать, понимать и любить его песни. Вечная память».

Без подписи.

26. Смоленск.

«Плачем вместе с вами. Берегите его наследие».

Березовы.

26. Воронеж.

«Скорбим вместе со всей Россией».

Костенко, Рачинский, Давидович.

26. Москва.

«Потрясена трагедией. Пожалуйста, помните его всегда».

Коршунова.

27. Киев.

«Знаем, помним, любим. Скорбим вместе с вами».

Без подписи.

27. Ленинград.

«Горюю вместе со всеми, кто знал, любил, ценил дорогого Володю».

Иосиф Хейфиц.

2… Комарово, Ленинградской.

«Никогда не забудем Володю. Глаза, улыбку, голос, песни, игру…» Раиса Орлова, Лев Копелев.

27. Теплоход «Нахимов».

«Какая горькая потеря. 25 говорили об этом с Булатом Окуджавой. Закончилась эпоха Высоцкого. Пришла мысль, наверное, не мне одному, создать поэтический спектакль на его стихи».

Феликс Дашков.

28. Свердловск.

«Потрясен. Очень стало пусто».

Без подписи.

28. Петровск, Свердловской.

«Мы все осиротели».

А.Верин.

1992–1994

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ

Мандельштамом сказано — я боюсь, что недостаточно грациозно воспроизведу его формулу, — но сказано приблизительно вот что

Смерть поэта есть его художественное деяние. То есть смерть поэта не есть случайность в сюжете его художественного существования…

Я полагаю судьбу Высоцкого совершенной, замкнутой, счастливой. Потому что никаких поправок в нее внести невозможно.

Б. Ахмадулина.

24 января 1987 года.

ПАМЯТНИК

Я при жизни был рослым и стройным,Не боялся ни слова, ни пулиИ в привычные рамки не лез, —Но с тех пор, как считаюсь покойным,Охромили меня и согнули,К пьедесталу прибив ахиллесНе стряхнуть мне гранитного мясаИ не вытащить из постаментаАхиллесову эту пяту,И железные ребра каркасаМертво схвачены слоем цемента, —Только судороги по хребтуЯ хвалился косою саженью —Нате смерьте! —Я не знал, что подвергнусь суженьюПосле смерти, —Но в обычные рамки я всажен —На спор вбили,А косую неровную сажень —РаспрямилиИ с меня, когда взял я да умер,Живо маску посмертную снялиРасторопные члены семьи, —И не знаю, кто их надоумил, —Только с гипса вчистую стесалиАзиатские скулы мои.Мне такое не мнилось, не снилось,И считал я, что мне не грозилоОказаться всех мертвых мертвей, —Но поверхность на слепке лоснилась,И могильною скукой сквозилоИз беззубой улыбки моей.Я при жизни не клал тем, кто хищный,В пасти палец,Подходившие с меркой обычной —Отступались, —Но по снятии маски посмертной —Тут же в ванной —Гробовщик подошел ко мне с меркойДеревяннойА потом, по прошествии года, —Как венец моего исправленья —Крепко сбитый литой монументПри огромном скопленье народаОткрывали под бодрое пенье, -Под мое — с намагниченных лентТишина надо мной раскололась —Из динамиков хлынули звуки,С крыш ударил направленный свет, —Мой отчаяньем сорванный голосСовременные средства наукиПревратили в приятный фальцетЯ немел, в покрывало упрятан, —Все там будем! —Я орал в то же время кастратомВ уши людямСаван сдернули — как я обужен, —Нате смерьте! —Неужели такой я вам нуженПосле смерти?!Командора шаги злы и гулки.Я решил: как во времени оном —Не пройтись ли, по плитам звеня? —И шарахнулись толпы в проулки,Когда вырвал я ногу со стономИ осыпались камни с меня.Накренился я — гол, безобразен, —Но и падая — вылез из кожи,Дотянулся железной клюкой, —И, когда уже грохнулся наземь,Из разодранных рупоров все жеПрохрипел я: «Похоже — живой!»И паденье меня и согнуло,И сломало,Но торчат мои острые скулыИз металла.Не сумел я, как было угодно —Шито-крыто.Я, напротив, ушел всенародноИз гранита.