Джузеппе Гарибальди - Джузеппе Гарибальди. Мемуары Страница 69

Наконец, около четырех часов пополудни (наша стычка произошла рано утром) подошел главнокомандующий с авангардом основных сил. Я долго пытался убедить вновь прибывших, что противник готов к отступлению, но напрасно. По прибытии генерал Росселли тотчас же приказал провести рекогносцировку, а войскам сделать все приготовления к атаке на следующее утро. Но противник предпочел не предоставлять нам благоприятной возможности и ночью очистил Веллетри, чтобы провести отступление по возможности бесшумно, солдатам было приказано снять сапоги и обернуть соломой колеса орудий.

На рассвете было доложено, что город оставлен, и с высот мы увидели противника, поспешно отступающего по Виа Аппиа к Террачине и Неаполю. Главнокомандующий с нашим основным корпусом снова отправился из Веллетри в Рим, я же получил от него приказ вступить в пределы Неаполитанского королевства и двигаться по маршруту Ананьи, Фрозиноне, Чепрано и Рокка д’Арче, где мне предстояло соединиться с берсальерами Манара, которые шли в авангарде. В походе участвовали полк Мази, Итальянский легион и небольшое количество конницы.

Храбрый полковник Манара, двигавшийся в авангарде со своими берсальерами, неотступно преследовал генерала Виале, командовавшего неприятельским отрядом, который ни на минуту не замедлил отступления, хотя бы для того, чтобы узнать, кто его преследует. В Рокка д’Арче к нам явились различные депутации из окрестных селений, чтобы приветствовать час как освободителей. Они просили нас продвинуться в глубь королевства, где, как они уверяли, нам обеспечены сочувствие и поддержка всего населения.

В жизни народов, как и в жизни отдельных людей, бывают решающие моменты. Таков был и данный момент — решающий и торжественный. Чтобы не упустить его, нужно было действовать умело и энергично.

Я сознавал это и приготовился к броску в Сан-Джермано. В таком случае мы легко и без всяких затруднений проникли бы в сердце бурбонского государства, имея позади себя Абруццы, суровые жители которых готовы были встать на нашу сторону. Расположение населения, деморализация разбитого в двух сражениях вражеского войска, которое, как стало известно, было в состоянии разложения, ибо солдаты стремились вернуться по домам; пыл моих молодых воинов, до сих пор выходивших победителями из всех сражений и потому готовых и дальше биться как львы, сколько бы ни было перед ними вражеских солдат; еще не укрощенная Сицилия, воодушевленная поражениями своих угнетателей, — все это предвещало большой успех в случае смелого наступления. Но приказ римского правительства отозвал меня обратно в Рим, которому снова угрожали французы. Чтобы прикрыть этот акт неуместной слабости, эту тяжелую ошибку, мне позволяли, возвращаясь в Рим, совершить путь вдоль Абруцц.

Если бы тот, кто после капитуляции Милана в 1848 г. призывал меня снова перейти Тичино и не только удерживал в Швейцарии добровольцев, стремившихся присоединиться ко мне, но и побуждал моих людей дезертировать[216] даже после победы при Луино, предложив Медичи заявить мне, что они потребуются для лучшего дела; если бы тот, кто, смирясь с моим желанием, позволил мне выступить и победить при Палестрине, тот, кто затем, не знаю уже по каким соображениям, предложил мне двигаться к Веллетри под началом главнокомандующего Росселли; словом, если бы Мадзини, воля которого была абсолютно решающей в триумвирате, понял, что я тоже кое-что смыслю в военном деле, он мог бы оставить главнокомандующего в Риме, доверить лично мне второе предприятие так же, как доверил первое, и позволить вторгнуться в Неаполитанское королевство, разгромленная армия которого была не в состоянии оправиться, а население готово было встретить нас с распростертыми объятиями. Как бы все изменилось! Какое будущее открывалось перед Италией, еще не сломленной чужеземным нашествием![217] Вместо этого он отзывает все республиканские войска — от бурбонской границы до Болоньи — и стягивает их снова к Риму, преподнося их, как на блюде, тирану с берегов Сены[218], который вместо сорока тысяч готов послать, если понадобится, сто тысяч, чтобы истребить наше войско одним ударом. Тот, кто знает Рим и его линию стен, протянувшуюся на 18 миль, прекрасно поймет, что невозможно было защитить город с набольшими силами против огромной и превосходно оснащенной неприятельской армии, которая была у французов в 1849 г.

Поэтому нельзя было стягивать для защиты столицы все силы римской армии. Большую часть их следовало перебросить на неприступные позиции, в изобилии имеющиеся на территории государства, призвать к оружию все население, а мне дать возможность продолжать победоносное продвижение в глубь страны. Наконец, после того как были оттянуты все возможные оборонительные средства, само правительство покинуло бы столицу и обосновалось в каком-либо центральном и хорошо защищенном районе.

Конечно, в то же время следовало бы принять некоторые меры общественной безопасности против духовенства, которое, поскольку эти меры не были приняты, имело полную возможность участвовать в заговорах и интриговать, словам способствовать падению республики и несчастьям Италии.

К каким результатам могли привести эти меры спасения? Если нам и было суждено потерпеть поражение, то это произошло бы по крайней мере после того как было сделано все возможное, и мы выполнили бы свой долг; и уж, конечно, это случилось бы после поражения революции в Венгрии и Венеции.

Вернувшись в Рим из Рокка д’Арче и узнав в каком положении находится национальное дело, я, предвидя неминуемую гибель, потребовал диктатуры[219] — так же, как в некоторых случаях моей жизни я требовал передать мне в руки управление судном, которое шторм бросал на скалы.

Мадзини и его сторонники были возмущены этим. Однако спустя несколько дней, 3 июня, когда противник, обманув их, завладел господствующими позициями, которые мы потом напрасно старались вернуть ценой драгоценной крови, — тогда глава триумвиров написал мне и предложил пост главнокомандующего. Я был занят на почетном посту, поэтому, сочтя своим долгом поблагодарить его, продолжал кровавое дело этого злосчастного дня[220].

Удино, усыпив республиканское правительство Рима переговорами, получил тем временем нужное ему подкрепление и приготовился перейти к атаке. Он известил Рим, что вновь откроет военные действия 4 июня, и правительство положилось на слово вероломного наемника Бонапарта[221]. С апреля, когда создалась угроза для города, и до июня не подумали ни о каких мерах защиты, особенно в отношении важнейших опорных пунктов, являвшихся ключом к обороне Рима. Я припоминаю, что после победы 30 апреля генерал Авеццана и я на совещании, состоявшемся на высоте Куаттро Венти, решили укрепить эту передовую, а также некоторые другие менее важные боковые позиции. Но генерал Авеццана был послан в Анкону, а я был поглощен другими делами. Несколько рот были выдвинуты в качестве аванпостов перед воротами Сан-Панкрацио и Кавалледжьери, поскольку неприятель находился с этой стороны у Кастель-Гуидо и Чивита-Веккии.