Марианна Гончарова - Моя веселая Англия (сборник) Страница 7

Ну а мы с англичанами в это время скучали, потому что разговаривать было неловко, все, кто смотрел телевизор, говорили: чшшшш, тихо, щас будет самое интересное...

Джеймс

В последний вечер во время прощального ужина в ресторане отеля «Черемош», где мои британцы останавливались, к ним за столик подсели две девушки. Полненькая и тощенькая. Блондинка и блондинка, но фальшивая. Обе в блестящих крохотных тряпочках и на высоченных котурнах. Как они к нам попали, кто их звал, кто такие, было не совсем ясно, но вообще-то ясно, конечно. Они представлялись то студентками мединститута, то вдруг напились и признались, что они соврали и вообще-то они актрисы... По-английски знали только «окэй, окэй» и «амэрикэн бой». Разговаривали громко-громко, сидя там, за столиком, где Джеймс Макдональд и Алекс, руки летали у всех четверых: так они объяснялись друг с другом, мои британцы и эти две лицедейки. Характер деятельности которых, кстати, уже через две минуты после знакомства не вызывал ни у кого сомнения. Алекс смылся быстро. Ну понятно. Он там в Британии в телекоме работал. Вот интересно, в каждой группе, – а группы были все или из организации «Молодые фермеры», или владельцы заводов и фабрик по производству сельхозпродукции, или спонсоры – в каждой группе обязательно был один, самый общительный, самый веселый, самый открытый и самый любопытный – из телекома. И какое отношение имел телеком – то есть телефонная компания – к ассоциации молодых фермеров, совершенно непонятно было. И все эти телекомовцы хотели все знать, все записывали, фотографировали. Так вот, в этот раз из телекома был Алекс. Потом, как оказалось, две эти липовые студентки провели в номере Джеймса Макдональда веселую ночь, как там уже было, не представляю, но втроем, а утром стащили его сумку и исчезли.

За нами уже приехал автобус, группе ехать во Львов, из Львова уходит поезд в Санкт-Петербург, а оттуда они должны лететь в Манчестер. Все рассчитано с запасом в час. И вот этот весь запас – час до отъезда во Львов, час на обед по дороге, час в Питере, час в аэропорту, все это время было потрачено на то, чтобы найти сумку Джеймса, где был его паспорт. Подняли на ноги охрану, открыли номер, где вроде поселились девушки, – сумки не было, девушек не было, вещей девушек не было. Потом, слава богу, выяснилось, что паспорт Джеймса оказался в папке с документами у Алекса (который из телекома). Мы плюнули на сумку Джеймса, погрузились в автобус и помчались.

Буквально через две недели девушек нашли.

– У вас есть вопросы? – поинтересовались в милиции.

– Есть, – говорю. – Только не по существу...

– Ну давайте, – неохотно согласился следователь.

– А почему именно Джеймс, девушки? Почему именно он?

Девочки высокомерно меня оглядели, все в блестках, как новогодние елки, и ответили, чтоб я не думала и что они – не такие, ясно вам?! И с кем попало не ходют. А Джеймс, он был... Одна из них мечтательно закатила глаза.

– Знаете, девушки, – теперь моя очередь была закатывать глаза, – у них там не принято такие факты скрывать и делать вид, что ты летчик-космонавт, если ты только из колонии строгого режима освободился. Так вот, Джеймс, девушки, окончил школу для педагогически отсталых детей со справкой, девушки, потому что в силу своих способностей выпускные тесты, даже облегченные, не сдал. Так что, девушки, он уж точно не физик-ядерщик. У Джеймса ай-кью, если вы знаете, что это такое, девушки, в два раза ниже, чем у колли. Это собака такая. Если вы не знаете, девушки.

А вот, кстати. Мы всем британцам прямо в аэропорту, когда встречали, подарили блокноты для путевых дневников. Блокноты были особенные, с обложками из деревянной пластины с вырезанными гуцульскими узорами. Британцы с удовольствием записывали туда каждый вечер свои приключения у нас. А Джеймс как-то утром чуть ли не в последний день за завтраком подходит ко мне с этим вот блокнотом, абсолютно чистым, без единой записи, и просит смущенно: «Мэриэнн, напиши буквами твоей страны здесь мое имя Джеймс, плиз».

Я взяла его блокнот и на первой страничке написала большими печатными буквами: ДЖЕЙМС.

Он долго восхищенно рассматривал: «Какие красивые буквы... – и потом задал очень характерный для него вопрос: – А как это читается?»

– Короче, – продолжала я, – Джеймс не атомщик, не лорд, не врач, не владелец сети магазинов, не фабрикант, не тайкун (что означает магнат). – Девушки напряглись. – Джеймс, девушки, пастух. Он нанимается на фермы и пасет овец. Причем он признался, что не хочет идти на более оплачиваемую работу – на стрижку овец, например. Ему и так хорошо. Ну да, в своем деле он – один из лучших по профессии. Лучший на севере Англии пастух. Поэтому его и включили в группу молодых фермеров. (Вообще-то его включили, потому что никто больше ехать не хотел. Боялись люди. Это ведь был 1991 год. Британцы с собой коробки с мылом привезли на подарки, ага. А овец в Британии вообще-то прекрасно пасут черно-белые веселые собаки бодер-колли. Там и пастух не нужен.)

– Дааа, дивкы, – посочувствовал начальник охраны отеля, которого тоже пригласили в милицию, – вы попааали...

Девушки надулись. Обиделись. Говорят, мол, а Джеймс нам ничего не говорил про это. Он говорил, что он...

– Бонд? – хохотнул начальник охраны. – Джеймс Бонд? Шпион, разведчик, резидент? Или космонавт?

– Нееет, – распустила нюни толстенькая, – что он шепард. Ну шепард. Ну мы думали, это вроде шкипера там что-то или что...

– Шепард, девушки, это и есть пастух, – пожала я плечами и подумала, надо же, какой он, этот Джеймс, искренний, ну даже приврать не смог.

Кстати, в сумке, которую девушки украли у Джеймса, оказалась дешевая мыльница-фотоаппарат, сложенный конвертиком подаренный накануне отъезда украинский флаг и блокнотик, в котором была только одна запись. На первой странице моей рукой было выведено ДЖЕЙМС.

Гудбай

А после пошло-поехало – меня пригласили в одну очень богатую агрофирму, там ждали серьезных инвесторов из Великобритании. И генеральный директор Тригор Василь Василич, который, как вы уже знаете, сыграл ключевую роль в выборе моей профессии, смущенно признался, что в иностранных языках – ни бум-бум. Говорит, ты меня научи, что сказать, когда они приедут, и что сказать, когда они будут уезжать. И все. И записал на календаре: «Гудморнинг» и «Гуд-бай». А потом скептически покачал головой и сказал, что длинно, он не успеет выучить. Иностранный язык все-таки. Ну и стал зубрить, аж вспотел. Говорит, а ну, а ну, скажи мне еще раз, значит, вот они прихооодят, а я такой: «Гудбааай!!!»

– Ну нет же! – это я, уже нервничать начиная, мол, может, обойдетесь словами приветствия на родном языке, Василь Василич, ну зачем вам.

Не-не, он отвечает, я предвыборную гонку выиграл, знаешь, сколько я тогда учил для выступлений перед народом, ого! Так что, я сейчас два слова не выучу, что ли... Так, давай чаю выпьем и по новой будем учить.

Мы пили чай, потом кофе, потом опять чай. Тогда-то я и поняла, что есть люди, у который напрочь отсутствует способность к изучению иностранных языков. Но не надо забывать, что я выросла в семье педагогов. Тем не менее к вечеру мы оба устали так, как будто весь день копали. А ну, а ну, давай сначала! – не унимался Тригор. Так, давай, будто уже завтра, так.

Мне в его деловой игре была отведена роль инвесторов.

– Ну заходи! – командовал Тригор.

Я деликатно входила в дверь, послушно выслушивая его режиссерские подсказки:

– Смелей давай входи! Плечи разверни! Гордо давай! И улыбайся зубами, ты ж инвестор! – руководил Тригор. – Ну давай, говори свои слова!

Я ему: «Хау дую ду, мистер Тригор!»

И он: «И тут я навстречу так иду и «Гудбааай!!!».

– Да не «гудбай», – визжала я (ох, как же трудна эта учительская работа), – а «гудморнинг»!

– Слушай, – уже совсем стемнело, и Тригор расстроился, – чо-то они похожи так эти слова, может, они и не заметят, что я перепутал? Я сам, например, разницы вообще не вижу. Шо гудбай, что гуд этот самый морнинг?

И, признавая свое педагогическое бессилие, я поднялась и молча направилась к двери. Ну чтоб не дать ему по башке.

– Слышь, ты это... – вслед виновато кинул Тригор. – Я еще дома потренируюсь, ты не думай, я завтра как скажу, ого-го...

Утром я встретила инвесторов у отеля, и мы поехали к Василь Василичу. Британцы восхищались погодой, зелеными селами, нарядными дворами, которые мы проезжали. Наконец наш автомобиль завернул в гостеприимно распахнутые ворота агрофирмы «Луч».

Во дворе толпились сотрудники. Секретарша, которая вчера таскала нам чашки с чаем и кофе, быстренько заскочила в здание, и на порог важно вышел Тригор, лихорадочно запихивая в карман пиджака знакомый изрядно замусоленный листочек из настольного календаря.

– Хеллоу! – поздоровался каждый из инвесторов – их было четверо. Тригор вылупил глаза и, растерянно бросив нехороший взгляд на меня, мол, а этого слова мы ведь вчера не учили, и пожимая каждому из них руку, натянуто улыбаясь, громко и четко произнес: