Анатолий Бальчев - История с Живаго. Лара для господина Пастернака Страница 7

– Там сидел такой человек… и мне вдруг стало страшно! – придя в себя, призналась Ольга.

К краю тротуара, по которому они шли, мягко подкатил открытый черный автомобиль. Там был молодой человек в форме летчика, развалившийся рядом с водителем. Окно открылось…

– Куда подбросить? Судя по всему – нам по пути, – по его лицу скользнула самоуверенная улыбка.

Пока девушки мялись и смущенно переглядывались, их нагнал трамвай, остановился в двух шагах, и Ольга с непостижимой быстротой внезапно скользнула вверх по его ступенькам.

Ее подруга, с сожалением взглянув на молодого человека в форме, вдруг улыбнулась и нехотя поставила ногу на ступеньку вагона.

Трамвай снова тронулся.

– Ну и дура же ты, Ольга! Ты-то хоть знаешь, кто нас звал с собой? Сын Сталина!..

Слегка надув губы, Таня отвернулась в сторону. Ольга тем временем старалась не смотреть на лавочку, где сидел он. Когда же осмелилась и украдкой бросила туда взгляд – лавочка была пуста.

Но к этому времени вагон достигал своей цели. За окном возникли трибуны стадиона, и пассажиры вместе с красотками повалили к проходу.

В тот солнечный день бабьего лета проходил молодежный конноспортивный праздник. Его вел знаменитый усатый кавалерист времен гражданской войны, так что номера этого дня были, главным образом, военные: то и дело вихрем проносились стайки джигитов, ловким взмахом шашки отрубавшие головы чучелам в униформах армии Запада.

Свою роль в апофеозе этого представления суждено было сыграть и Ольге. Четверка мощных ломовых лошадей прокатывала по овалу поля тяжелое сооружение в форме постамента, драпированного алым полотном. А на пике постамента красовались Ольга да какой-то мускулистый парень, оба, соответственно, полураздетые, он – с молотом, а она – с серпом в руках изображали знаменитую скульптуру Веры Мухиной «Рабочий и Колхозница», символ целой эпохи.

Когда квадрига остановилась перед трибуной, где восседал маршал, грянул военный оркестр, и человечек, помещенный во внутрь постамента, открыл специальный люк, через который Ольга с соседом по стремянке быстро спустились на землю, причем, ни тяжелый молот, ни поспешность не помешали «рабочему» плотоядно потрогать женщину за ляжку…

…Но вот распахивается полотняный створ, они отступают на зеленый луг и строевым шагом приближаются к трибуне, где, взобравшись на новое возвышение, вопя во всю голосовую мощь, декламируют то, что уже тогда было названо литературным монтажом. Сюжет этой газетной поэмки сводился к тому, что страна с небывалым подъемом штурмует вершины коммунизма, а те, кто пытаются нам помешать, враги разных мастей, будут низвергнуты в пропасть. Буденный казался довольным, кинохроникер его снимал, и публика на главной трибуне неистово хлопала в ладоши.

А публика на других трибунах не без злорадства наблюдала, как увозившая постамент четверка лошадей едва не повалила набок все это пиршество фантазии. К счастью, все обошлось, сооружение благополучно скрылось за ограду. По дороге в раздевалку «рабочий» схватил Ольгу и поцеловал, она же вырвалась из объятий, закрылась на ключик в маленькой дощатой комнатушке и, переждав, стала одеваться. Одежды ее не шли ни в какое сравнение с белыми шелками «колхозницы». Рукава на локтях были потерты. Особым достатком ее семья не отличалась.

Из недр коридора стали приближаться шаги. Звук был с каким-то едва уловимым пропуском, как будто шел хромой.

Ольга застыла, чтобы не выдать свое присутствие.

Так она и не увидела молодого человека в форме летчика. А летчик подождал, прислушался, оглянулся и, так же прихрамывая, стал удаляться.

Пока оркестр играл попурри из известных песен и цокали копыта конницы, она оставалась в своей коморке и штопала свой пиджачок. Но вот закончила работу, и можно было идти… Она стала разглядывать себя в карманное зеркальце… все почему-то медлила.

Когда же, наконец, осмелилась и сняла со скобки крючок, увидела в коридорчике у окна молодого симпатичного человека, не того, правда, а другого, с букетиком полевых цветов в руке. Это был Иван.

Молодой человек с прямым и ясным взглядом подошел к ней и вручил букет.

Эта встреча оказалась одной из важных страниц ее судьбы. Через несколько лет этот молодой парень станет мужем Ольги.

Глава 3

Редакция

Прошли годы, уже было произнесено: «жить стало легче, жить стало веселей», так что внешнее проявление жизнерадостности становилось как бы свидетельством лояльности. Алкоголь мало-помалу входил в моду, да и добавление к нему уже имелось. Так что вечеринки получались сытные, задорные, с песнями да плясками.

«Мы пьем за того, кто писал «Капитал»,

И друга его, что ему помогал…»

Особенно хорошо выводил эту застольную нового времени статный молодой человек по фамилии Фадеев с открытым красивым лицом, выражающим ясность понятий, прямолинейность, суровость принципов и правоту. Держался он тихо, но в нем чувствовали силу и его слушались. Сила в нем была, и в скором будущем обещала стать еще жестче.

«Мы пьем за судьбу…»

Несколькими годами ранее… та же редакция, только окна и двери покрасить еще не успели… Снова тот же Фадеев.

Так вот пелось в редакции в тот вечер. Редакция размещалась в гостиной старого барского особняка с камином, сенцессионными завитушками на потолке и всюду, где только можно. Был, как полагается, и обширный балкон, куда каждые пять минут вылетал человечек и возился с треногой, на которой крепился фотографический аппарат. Его звали Гена…

Однажды вслед ему вышли проветриться и Ольга с мужем.

Отсюда открывался замечательный вид на купола храма Христа Спасителя.

Погода стояла еще мягкая… И легкий ветерок то появлялся, немного развевая их волосы, то исчезал – и возвращалась тишина.

– Полюбуйтесь в последний раз, через полчаса взрывают!

– Кому он мешает? – недоумевая, спросила Ольга.

– Символ… мракобесия! – нейтрально пояснил Гена.

Ольга еще раз посмотрела на сооружение, повернулась и нырнула обратно в зал.

В дверях ее внезапно задел Ривин.

Он внимательно посмотрел на нее, сложив свои ладони, неестественно поклонился и немного заискивающе произнес:

– Ольга, вы замечательно красивы. Если когда-нибудь, даже и в ближайшее время, вас постигнет какое- либо несчастье, обращайтесь ко мне. Я ваш друг, я обязательно помогу, рассчитывайте.

– Рассчитывать никогда не грех!

Ольга отвернулась.

Муж Ольги стоял на балконе и разглядывал вид с храмом.

– Освещения хватит?

– Попробуем, должно бы хватить. Могли бы бабахнуть и на часок раньше, конечно, – отметил Фадеев.

– Тут, по-видимому, политические соображения, чтобы не раздувать…

– Да, какая разница…

Пирушка продолжалась. Сидящий напротив Ольги темноволосый молодой человек разглядывал какие-то фотографии. Он как-то неожиданно вскинул на женщину по-отрочески воспаленные глаза.

– Хотите посмотреть, чем этот наш фотограф собирается порадовать наших читателей?

– Я вас раз видела в коридорах «Самолета», вы оттуда? – полюбопытствовала Ольга.

– А вы почаще заходите, чего ж разок-то всего? Авторы нам нужны. Мы их ценим.

Он протянул ей через стол несколько фотографий. На всех изображено одно и то же: аудитория амфитеатром, студенты в противогазах и лектор без противо- газа.

– Готовимся к войне, – добавил он.

Ольга, перебирая фотографии, приподняла брови и оживленно выпалила:

– Так ведь я помню, как снимали. А вот это – я сама. А лектор – Поспелов! Он еще так интересно тогда рассказывал о себе!

– Проверим. Велю ему убрать со снимка ваш противогаз. Давайте знакомиться: Саша из журнала «Самолет».

И протянул ей руку.

– А я – Сашин брат, Юра, – громко, с выражением добавил худощавый юноша.

Появился Олин муж.

– Есть предположение, что взрыв перенесен на более позднее время.

– А, так чем мы развлечемся? – словно наперед зная ответ, переспросил Ривин.

– Товарищи, – громко возвестил Фадеев, – у меня есть предложение! Слушайте внимательно. Поскольку у нас тут не просто пьянка…

– А что же еще? – удивился Саша.

– …не просто пьянка, а литературный вечер и – как и полагается в наши времена изобилия и подъема – с застольем. Давайте и проведем его боевито, как это принято в наши суровые дни. У меня есть предложение. Вот, в последнее время партийная печать остро разоблачает поэта-формалиста Пастернака. А он? А он, видите ли, отмалчивается в своей слоновой башне. Давайте вытащим его за ушко оттуда. Пусть отчитается перед литературной молодежью. Как-никак, нам принадлежит будущее!

– Пощадите Олю! Это же ее бог! – заступилась за подругу девушка.

– Ну, вот пусть она и защитит своего бога! – отрезал Ривин. – Эй, фотограф Гена, ты ж снимал этого Пастернака. Вызови его к нам, помягче, поделикатнее, чтобы он ничего не заподозрил. Ты это умеешь.