Олег Макаров - Я – сотрудник Внешторга Страница 7

Остальные сотрудники были рядовыми чиновниками и особенного внимания не требуют. Можно лишь пару слов сказать о некоторых из них. Например, Евгения Васильевна, женщина с претензиями на исключительность и с большим апломбом, жена какого-то генерала, придя на работу, сразу же начинала звонить домой сыну, школьнику последнего класса, и нараспев спрашивала: «Женя, ну как ты себя чувствуешь»? – как будто бы не видела его долгое время. А ведь рассталась-то с ним всего час назад, что с ним могло случиться? Вообще таких сотрудниц я знал много. Одна, скажем, приезжая на 10 дней раз в год (а иногда и чаще) в командировку в Югославию (когда я позднее работал там в нашем Торговом представительстве), приходя в офис фирмы, каждый день до начала переговоров спрашивала югославов, можно ли позвонить в Москву. Ей, конечно, не отказывали, и она, пользуясь такой возможностью (благо, на халяву), по полчаса, а то и больше разговаривала ни о чем со своими родственниками, а вернее, с мужем, сюсюкая одновременно с ребенком. Судить о ее звонках не мое дело, но рамки поведения такой во всем остальном воспитанной женщине, как она, надо было бы соблюдать. Ради справедливости следует при этом отдать ей должное, что работником она была грамотным и хорошо знающим свое дело. Это короткое отступление от темы, касающейся Валютного, к управлению в общем-то отношения не имеет, но и там были своего рода «героини» личных телефонных разговоров. Я никогда не был ханжой, всегда помнил о принципе «не судите сами, да не судимы будете», но эта мещанская любовь, видимо, позднего замужества к поздним детям коробила и вызывала насмешку не только у меня. Я всегда был против пустой болтовни по телефону, да и не только по телефону. Звони по делу, если надо, тем более в рабочее время и на глазах не только своих коллег, но еще и сотрудников инофирмы.

Наш рабочий день начинался с проверки правильности оформления платежных документов, затем мы сверяли суммы платежей и правильность их оформления, т.е. укладывается ли тот или иной платеж в общую сумму средств, выделенных объединению основным планом правительства и многочисленными дополнительными решениями и постановлениями. Затем эти документы мы визировали и отдавали дальше на визу руководству своего отдела. Бывали случаи, что объединение, не успев оформить платеж (а именно, не получив средств на закупку товара), уже покупало этот товар, надеясь получить разрешение на оплату позднее. Это, впрочем, объединениям почти всегда удавалось, за редким исключением, когда допускалась ошибка. Тогда приходилось договариваться с фирмой об аннулировании уже заключенной сделки, что являлось особенным случаем, рассматривалось как ЧП и строго наказывалось. При этом документы для оформления такого платежа задерживались, а Юрий Александрович, несмотря ни на какие звонки руководства оплошавшего объединения, отвечал: «Не, не, не, как покупали, так и платите!» Для нас это выглядело смешно, а в провинившемся объединении сотрудникам, занимавшимся этой сделкой, было не до смеху.

В то время я еще не определился как оперативный работник, и, будучи чиновником, не был уверен в том, что мне когда-нибудь удастся попасть на оперативную работу. Но знания и образование всегда ценилось в министерстве, и я подумывал о том, что ученая степень кандидата наук даст мне какое-то движение по карьерной лестнице. И я сдал часть экзаменов кандидатского минимума в экономической сфере образования – марксизм-ленинизм и иностранный язык. Экзамен по спецпредмету я не сдавал, поскольку еще не определился, в какой области в системе Внешторга мне следует специализироваться. Мое повышение качества образования можно было бы решить более простым способом – поступить учиться на вечерний факультет Академии внешней торговли, (что я и сделал позднее). Но в той ситуации поступить так было практически невозможно, поскольку требовалось ходатайство руководства Управления и партийной организации. Кроме того, было необходимо наличие квоты, выделяемой центральными кадрами каждой организации министерства, и наличие свободного места (при конкуренции с другими желающими совершенствоваться). Я не был еще в то время членом партии, поэтому о других причинах можно и не упоминать.

В 1965 году Валютное управление готовило документ в виде брошюры «О валютных отчислениях промышленности за поставки товаров на экспорт». Эти отчисления в основном предназначались для технических предприятий, осуществлявших экспорт машин и оборудования, но некоторые заводы, поставлявшие на экспорт такие сырьевые товары, как, например, сахар, также премировались. Писать я умел хорошо, и Владимир Григорьевич иногда привлекал меня к формулированию отдельных положений этого документа. Когда текст был полностью готов, на его базе вышло Постановление правительства, издать которое (своими силами) было поручено Внешторгу. Мы имели договоренность с типографией в г. Сухиничи (недалеко от Смоленска). Именно ей наше Министерство поручило его напечатать. По объему это было около десятка связок (килограммов по пять каждая), и, ввиду срочности изготовления материала, было решено направить меня за получением и доставкой брошюр в Управление. Поездка в Сухиничи была первой моей командировкой. В ожидании полной готовности документа я там пробыл дня три и затем все экземпляры привез в Москву.

В Управлении я проработал три года. У меня сложились хорошие дружеские отношения с курируемыми мною объединениями. Но особыми были мои контакты с начальником Валютного отдела объединения «Разноимпорт», старым волком в овечьей шкуре, Николаем Николаевичем – мужем легендарной директрисы сахарной конторы Продинторга. На вид он был очень тихий, мягкий человек, но в трудных ситуациях это был боец до мозга костей. Он как-то не позволял тронуть и себя, и умел постоять за своих сотрудниц, работающих практически без ошибок, у которых многому можно было научиться, например, пунктуальности (что я и впитывал в себя, как губка). Однажды, весной 1968 года, он пригласил меня в цоколь (так все называли нижний этаж здания Министерства) и без какой-либо подготовки спросил: «Что ты там сидишь?» «А что я могу сделать, об оперативной работе я могу только мечтать, волосатых рук у меня нет…» – ответил я. И тогда он предложил мне пойти оперативным работником в Продинторг в контору по экспорту и импорту сахара (а точнее – старшим товароведом), причем с более высоким окладом (уже не 130 рублей, а 150). Я был счастлив, и, не зная еще тогда его родственных связей, спросил: «А кто же меня туда возьмет?» Он ответил, что поможет мне в этом. Немаловажная деталь – весной 1968 года я заканчивал наши внешторговские курсы обучения английского языка, продолжая при этом получать надбавку за немецкий. На следующий день я пошел на «смотрины» на девятый этаж. Елизавета Гавриловна Гайдамашко, директор сахарной конторы, как сильный руководитель, любила поиграть в демократию, и (как потом мне рассказывали) пригласила наиболее приближенных к ней сотрудников посмотреть на меня и при них поговорить со мной. Конечно, решала все она сама, даже если бы ее мнение полностью не совпадало с мнением остальных. Но в данном случае положительное впечатление у всех оказалось единым. Я уж не припомню сейчас, о чем они меня спрашивали, но через несколько дней, по-доброму распрощавшись с начальством Валютного и коллегами, я начал работать в Продинторге. причем оформив свое назначение переводом (как и при переходе из Торговой палаты в это Управление). И это были лучшие годы моей трудовой деятельности в Министерстве, если можно так высокопарно сказать.

Глава 3. Продинторг

Начать, наверное, следует с того, что Советский Союз до 1973 года был вторым экспортером сахара в мире после Кубы, у которой мы покупали сахар-сырец (желтый сахар). Куба экспортировала ежегодно около 8 млн. тонн, из которых около 3,5 млн. тонн поставлялись в Союз, а СССР продавал около 1,5 млн. тонн. При этом надо подчеркнуть, что кубинцы продавали сахар-сырец, который мы перерабатывали на наших заводах для получения белого сахара, а мы продавали только продукт, готовый к употреблению. В 1973 году как экспортеры мы ушли с мирового рынка сахара ввиду сокращения поставок сырца из Кубы и, как следствие, в связи с необходимостью увеличения поставок для внутреннего рынка собственного свекловичного сырья. По договору с кубинцами, реэкспорт сырца и самого сахара, изготовленного из кубинского тростникового сырья, был запрещен. Мы имели право экспортировать только свой свекловичный сахар. Основные рынки сбыта были поделены между Кубой и СССР.

Благополучно сдав госэкзамены по английскому, я «с головкой» (как говорили мы в детстве во время купаний на речке, когда ныряли) окунулся в оперативную работу конторы. За мной закрепили организацию и полный контроль за экспортом сахара в Болгарию, Северную Корею, ГДР, в Ливию и в порт Джибути, через западногерманского посредника. Впоследствии, когда по профессиональным знаниям я в работе более-менее сравнялся с остальными оперативниками, у меня отобрали ГДР и Корею, передав эти страны вновь пришедшему по распределению из МГИМО работнику, доброму хорошему парню Юре Блинову. При поставках в эти страны не было необходимости заниматься фрахтованием судов, поскольку все объемы шли по железной дороге. С легкой руки Юрия Федоровича Жигулова (ставшего потом мне другом и одним из моих первых наставников на оперативной работе), мы позднее дали Юре Блинову прозвище «пачка чаю». Это прозвище он получил из-за того, что часто вставлял в разговоре устаревшее выражение «паче чаяния», что означает «вдруг», «возможно». Ну, а по фамилии в кулуарах (конечно, за глаза) звали «Блин»… (уж очень просилось). И хотя ему было известно и одно, и другое прозвище, он никогда не обижался.