Гарри Беар - Лица российской национальности. Сборник рассказов и эссе Страница 7

С другой стороны, в эти годы Русь окончательно раздавила мутные осколки Золотой Орды, были с боем взяты Казань и Астрахань, началось освоение русскими сибирских земель и заселение Дона. Были улучшены законы на основе Судебника 1550 г., составленного Сильвестром, была предпринята попытка упорядочения системы правления и землепользования (деятельность Приказов, вовлечение в управление служилых и ратных людей, раздача служилым земли для ее активного освоения), было окончательно централизовано русское государство.

Царь Иван был Великий грешник: семь жен, убийство сына, казни и пытки невинных людей, погромы русских городов, убийство митрополита Филиппа – все на нем! При этом он был довольно богобоязненный человек, много времени простоявший за молитвами и разбивавший лоб в земных поклонах, прекрасный для того времени стилист, обладающий богословской эрудицией. Грозный был мнительный и подозрительный правитель, охотно веривший наветам и доносам ближних, устроитель публичных казней и беспощадных пыток. Иван Грозный был истинный, в понимании народа того времени, царь, который не позволял боярам, проходимцам и духовенству вмешиваться в дела Государевы, который иногда приближал проходимцев к трону, но сам же и устранял их. Частые смены политических настроений Ивана 4-го не могли не повредить нормальному общественному развитию России, но его попытки дать стране выход к морям, сделать Русь мощнейшим европейским государством завершились успехами русского оружия в эпоху Петра 1 и Екатерины 2.

«Жизнь тирана есть бедствие для человечества, но его история всегда полезнее для государей и народов: вселять омерзение ко злу значит вселять любовь к добродетели…», – так завершает свое повествование об эпохе Ивана Грозного великолепный историк Карамзин. Фигура Ивана Грозного заняла свое место и в русской, и в европейской истории 16 века. Царь Иван был правителем своего времени – позднего Средневековья, и его политические и религиозные озарения сочетались с явным помрачением его рассудка. Несмотря на все его преступления, народ русский выделял Грозного среди других русских царей 16–18 вв., порой видя в нем истинный пример для них. Таков итог нашего труда, как выразился бы уже упоминаемый нами историк Михей Ап. Трюхин, «не по за мышлению Бояню, а по сирой истине, коей владеет один Всемогущий».

Вспомните время Иваново, но не забывайте о времени, в коем сегодня проживаете! Сгниют в истории мира кости человеческие, но не истлеет Слово Божие… Аминь.

Один среди звезд

(Детство и юность Михаила Лермонтова)

Люди друг к другу зависть питают;Я же – напротив!Только завидую звездам прекрасным,Только их место занять бы хотел…

Одиночество и гениальность Михаила Лермонтова в нашей литературе почти ни у кого не вызывает сомнения. Несмотря на некоторую логичность присутствия писателя Лермонтова в русском литературном процессе второй половины 1830-х гг., на шумный успех некоторых его стихотворений, «Демона» и «Героя нашего времени», этот ПОЭТ никогда не мог быть однозначно отнесен к какой-то укоренившейся традиции. В 1840-е все литераторы взахлеб говорят о «пушкинском» и «гоголевском» направлениях в русской литературе, в 1850–60-е гг. критика разделяет «чистое искусство» и «гражданское» направление в русской поэзии, и во всех этих случаях фигура Лермонтова замерла как-то одиноко и несколько вдалеке от общественных баталий. Он, несомненно, поэт милостью Божией, балансирующий на грани земного и вечного: достаточно прочитать его «Парус», все «Молитвы», «Смерть поэта», «Пророк», «Сон» и др. Но он же и публицист (гражданским пафосом наполнены «Поэт», «Дума», «Журналист, читатель и писатель»), и патриот (кто не вспомнит его «Бородино», «Валерик», «Родину» и др.), он и бравый офицер, не прячущийся за солдатские спины, он же и преследуемый невежественным царем и его дворней вольнодумец.

Лермонтов и самый яркий наследник великого Байрона в мировой поэзии, он же достойный продолжатель в русской поэзии «нашего всего» Александра Пушкина. Он и создатель нового жанра – русского «психологического» романа, без которого не воспарили бы к своим высотам ни Тургенев, ни Достоевский, ни Лев Толстой. При этом он – поэт как бы вне тенденции, вне литературных школ и общественных восторгов. Он тотально одинок, как в личной своей жизни, так и в контексте литературного процесса конца 1830– начала 1840-х гг.

Лермонтов – гонимый северный странник, холодная Луна на звездном небосклоне отечественной словесности; он готов откровенно говорить только с Ангелами и со звездами, признавать свою равность только им. Пожалуй, лишь Владимир Маяковский верно схватил эту традицию Лермонтова в русской поэзии, вписав своего героя в начале 1910-х гг. не в общество борцов за переустройство мира, а напрямую – в разряженный Космос («Эй, Небо, снимите шляпу, я иду…»). С ранних своих поэтических опытов и до самого своего безвременного конца в июле 1841 г., который он всегда предчувствовал, Михаил Лермонтов как бы напоминал нам, обитателям земли, что он лишь на время спустился к нам и спел только то, что позволено ему было спеть в этот промежуток земной жизни.

А наше дело – зажмурив глаза и открыв уши, слушать эти небесные песни поэта Михаила, которые не стоили, видимо, тех земных радостей, которые ему были с детства даны, но которые он, видимо, предпочел вовсе не заметить.

В этой части эссе мы поговорим о детстве и юности нашего поэта, которое во многом предопределило его будущее взросление и поэтическое просветление.

Михаил Лермонтов родился 3 октября 1814 г. в Москве. Брак его родителей – богатой наследницы Марии Михайловны Арсеньевой и армейского капитана Юрия Петровича Лермонтова – принято считать неудачным. Отец поэта Юрий Лермонтов – сын небогатых помещиков, офицер, уволившийся из армии в 1811, но в 1812 г., после вторжения Наполеона, вступивший в Тульское дворянское ополчение. По воспоминаниям современников, Юрий Петрович отличался, с одной стороны, красивой внешностью и приятными манерами, но при этом часто бывал вспыльчив и резковат в общении. Познакомившись в 1813 году с восемнадцатилетней Марией Арсеньевой, девушкой болезненной и впечатлительной, бравый офицер совершенно очаровал ее. Несмотря на противодействие своей матери Елизаветы Алексеевны, урожденной Столыпиной, Мария Михайловна настояла на браке с любимым человеком. Современники вспоминали, что мать Лермонтова отличалась необыкновенной музыкальностью, играла на фортепиано, часто напевала романсы. После рождения в Москве сына, в апреле 1815 г. чета Лермонтовых вернулась в Тарханы, чтобы недолго прожить в относительно счастливом забытьи, в 1817 г. Мария Михайловна скончалась от чахотки.

Михаил смутно помнил свою мать, известно лишь его воспоминание о какой-то песне, которую Мария напевала, когда ему было всего 3 года от роду: «То была песня, от которой я плакал». Отец так и не смог ужиться с тещей Елизаветой Алексеевной и, по договоренности, удалился в свое родовое поместье Кропотово, оставив Мишу на попечение бабушки. Некоторые биографы уверяют, будто за его отказ от воспитания внука бабуля выдала Юрию Петровичу 25 тысяч рублей, но другие (например, П. Вырыпаев) с негодованием это предположение отметают. Отец лишь изредка виделся со своим Мишей, хотя, несомненно, какие-то черты соединяли их не только по линии земного родства. Ожесточенное противостояние двух любящих его людей, конечно, не могло не сказать на формировании характера Лермонтова.

В стихотворении 1831 г. «Ужасная судьба отца и сына…», написанном в связи с кончиной Ю. П. Лермонтова, семнадцатилетний поэт выражает как ощущение своего одиночества и покинутости, так и веру в то, что его отец достойно завершил свой путь: «Но ты свершил свой подвиг, мой отец,/ Постигнут ты желанною кончиной…». Далее Лермонтов замечает, что усилия людей потушить огонь сыновней любви были тщетны, хотя и он, и его отец при этом страдали:

Однако, тщетны были их желанья:Мы не нашли вражды один в другом,Хоть оба стали жертвою страданья…

Поэт говорит, что дух его отца («дух ада или рая») теперь далеко от земли и что он теперь счастливее его. Однако, сквозь размеренное философское повествование прорываются слова искреннего сожаления о «сумрачных, но милых днях», когда они были вместе. Заканчивается текст не совсем понятным, с точки зрения жизненной логики, восклицанием поэта: «Ужель теперь совсем меня не любишь ты?».

Лермонтов не раз обращался к этой теме (драма «Странный человек»); взрослея, он начинал понимать, чего его, по нелепой прихоти, лишила любящая бабушка. Очевидно, что общение с отцом могло сильно повлиять и на умственное развитие Михаила, и на его жизненные предпочтения. Известно письмо Юрия Петровича, где он как будто дает наказ своему сыну: «Ты одарен способностями ума, – не пренебрегай ими… это талант, в котором ты должен будешь некогда дать отчет Богу!…ты имеешь, мой сын, доброе сердце, – не ожесточай его даже и самою несправедливостью и неблагодарностью людей. Верь, что истинная, нелицемерная любовь к Богу, к ближнему есть единственное средство жить и умереть спокойно». Такие глубокие замечания не мог выразить человек циничный и равнодушный, каким порой представляют Юрия Петровича некоторые ретивые лермонтоведы.