Саймон Монтефиоре - Молодой Сталин Страница 7

Банковские кареты остановились. Кричащие прохожие пытались спрятаться за ними. Некоторые подумали, что началось землетрясение; не падает ли на город Святая гора? Грузинская газета “Исари” писала: “Никто не мог понять, откуда эти страшные разрывы: палят пушки или взрываются бомбы? Эти звуки навели на всех панику, по всему городу люди бежали без оглядки. Кареты и повозки уносились в разные стороны…” С крыш падали трубы; стекла во всех зданиях вплоть до дворца наместника были разбиты.

Като Сванидзе стояла на балконе с сыном на руках, в окружении домочадцев, “когда вдруг мы услышали разрывы бомб, – вспоминала ее сестра Сашико. – Мы в ужасе бросились в дом”. А снаружи, среди желтого дыма, хаоса, лошадиных тел и человеческих конечностей, у бандитов что-то пошло не так.

Одна из лошадей, везших первый фаэтон, зашевелилась и ожила. Когда бандиты подбежали, чтобы выгрузить из фаэтона мешки с деньгами, лошадь вырвалась из неразберихи и помчалась к Солдатскому базару, увозя с собой деньги, которые Сталин пообещал Ленину для дела революции6.

Весь последующий век о роли Сталина в событиях того дня догадывались, но доказательств этому не было. Теперь же из московских и тбилисских архивов известно, как он спланировал всю операцию и много месяцев готовил своих тайных агентов, работавших в банке. В неопубликованных воспоминаниях его свояченицы Сашико Сванидзе, хранящихся в грузинских архивах, говорится, что Сталин открыто признавался в своем руководстве операцией[7]. Спустя век после ограбления наконец стало возможным раскрыть правду.

Сталин находил удовольствие в “грязном деле политики”, конспирационной драме революции. Уже став диктатором Советской России, он порой загадочно, даже ностальгически вспоминал те игры в “казаков и разбойников”, но никогда не выдавал никаких подробностей, которые могли бы подорвать его авторитет властителя7.

Сталин в 1907 году был невысокий, крепкий и очень скрытный человек со множеством прозвищ. Он был одет обычно в красную атласную рубаху, серое пальто и “фирменную” черную шляпу. Иногда он надевал традиционную грузинскую чоху; еще он любил носить белый кавказский башлык, эффектно перекинутый через плечо. Он всегда был в движении, часто в бегах, иногда для маскировки облачался в какую-нибудь униформу или уходил от облавы, переодеваясь в женское платье.

Он нравился женщинам, нередко напевал грузинские мелодии и декламировал стихи, был обаятелен и наделен чувством юмора, но при этом удивительно угрюм: странный грузин, по-северному холодный. Его горящие глаза становились медовыми, когда он был настроен дружелюбно, и желтели, когда он злился. Он еще не остановился окончательно на усах и короткой стрижке, которые носил в годы славы; иногда он отпускал бороду и длинные волосы с остатком юношеской рыжины, постепенно темнеющие. Веснушчатый, осповатый, ходил быстро, но прихрамывал, левая рука у него частично отнялась – последствие детских травм и болезней.

Неутомимый в деле, он фонтанировал идеями и изобретениями. Вдохновляемый жаждой к учебе и стремлением учить других, он лихорадочно проглатывал романы и сочинения по истории, но его любовь к литературе всегда заслоняло другое чувство: стремление командовать и повелевать, уничтожать врагов и мстить за неуважение. Терпеливый, спокойный и скромный, он мог быть и тщеславным, нахальным, обидчивым; дурной нрав в нем всегда грозил вырваться наружу.

Он принадлежал грузинской культуре чести и верности, был суровым реалистом, саркастичным циником и безжалостным убийцей par excellence: именно он создал большевистскую дружину грабежей и расправ, которую контролировал издали, как мафиозный дон. Он возвел в обычай крестьянскую грубость, которая отталкивала товарищей, но помогала скрывать его тонкие дарования от снобов-соперников.

Счастливо женатый на Като, он избрал бессердечное бродячее существование, которое, как он полагал, освобождало его от обычной морали или ответственности, от самой любви. Но, в то время как он писал о чужой мегаломании, он не догадывался, сколь велика его собственная жажда власти. Он наслаждался своей скрытностью. Когда он стучал в двери друзей и те спрашивали, кто там, он отвечал с показной важностью: “Некто в сером”.

Он был одним из первых профессиональных революционеров, и подполье было его естественной средой обитания, в которой он двигался с неуловимой кошачьей грацией – и коварством. Прирожденный экстремист и конспиратор, “некто в сером” был истинно верующим, “марксистом-фанатиком с юности”. Жестокие ритуалы сталинской тайной планеты кавказских заговорщиков позднее дадут о себе знать в идиосинкразической культуре управления Советского Союза8.

“Сталин начал эпоху ограблений”, – писал один из его коллег – зачинщиков грабежей, друг и земляк Иосиф Давришеви9. Раньше мы считали, что Сталин организовывал операции, но никогда не участвовал в них лично. Возможно, в тот день в 1907 году так оно и было, но теперь мы знаем, что Сталин, обыкновенно вооруженный маузером, принимал непосредственное участие в других ограблениях10.

Он всегда выискивал стóящую добычу и знал, что самые удачные ограбления банков подготавливаются изнутри. В тот раз у него было двое “инсайдеров”. Сначала он долго приручал полезного банковского служащего. Затем наткнулся на школьного друга, который, оказалось, работал в банковской почтовой службе. Сталин обрабатывал его несколько месяцев, и тот наконец обмолвился намеком, что 13 июля 1907 года в Тифлис прибудет огромная сумма денег – возможно, миллион рублей.

Этот главный “инсайдер” позже признавался, что помог осуществить это колоссальное ограбление только потому, что был поклонником романтической поэзии Сталина. Только в Грузии Сталин-поэт мог проложить дорогу Сталину-террористу11.

Сбежавшая лошадь мчалась по площади, увозя с собой фаэтон и лежащую в нем добычу. Кое-кто из бандитов запаниковал, но трое стрелков с поразительной скоростью побежали вслед. Бачуа Куприашвили сохранил спокойствие и двинулся прямо на лошадь. Он подбежал на небезопасное расстояние, но все-таки бросил лошади под живот еще одно “яблочко”. Взрывом у лошади выдрало кишки и оторвало ноги. Бачуа подбросило в воздух и швырнуло на мостовую.

Фаэтон опрокинулся. Бачуа выбыл из строя, но Датико Чибриашвили вскочил на карету и вытащил мешки с деньгами. Схватив мешки, он стал пробираться сквозь дым к улице Вельяминова. Но шайка рассеялась. Датико не убежал бы далеко с таким тяжелым грузом; деньги нужно было отдать – но кому?