Электрон Приклонский - Дневник самоходчика: Боевой путь механика-водителя ИСУ-152 Страница 7

В 24-местной палатке спало по пятидесяти курсантов, поэтому мы вынуждены были укладываться все на один бок, да так плотно, что невозможно было вздохнуть полной грудью. Зато было тепло. Если поднимешься ночью по нужде, то потом будешь коротать остаток ночи, сидя в узком проходе между двумя низкими настилами на соломе, свалившейся с нар, и сиротливо подпирая спиной палаточную стойку. «Зазор», оставленный на общем ложе курсантом, который «восстал ото сна», сразу же заполнялся спящими соседями, стоило им только чуть-чуть пошевелиться и вздохнуть поглубже.

Изредка сюда привозят газеты.

Сентябрь приближается к концу, а фашисты – к Волге. Уже идут упорные бои на улицах Сталинграда, но, как говорят в народе, «не все коту масленица» или – еще крепче и точней – «нашла коса на камень». И так же безнадежно застряли хваленые, но уже не единожды битые «солдаты фюрера» у подножия Главного Кавказского хребта.

Осень здесь, на Урале, непривычная, как-то по-особому промозглая, с тяжелыми, холодными туманами, приглушающими звуки. Теперь, ближе к октябрю, бросает в дрожь при одной только мысли о пробежке в нательной рубашке по пронизывающему утреннему холоду к пруду, вода в котором посветлела, а порывистый ветер гоняет по ее поверхности сорванные с прибрежных лозин покоробленные желто-коричневые листья, точно маленькие парусники. После водных «процедур» и завтрака – опять осточертевшая работа под нудным, моросящим порою весь день дождем. Шинель пропиталась влагой, сделалась тяжелой, жесткий сгиб ворота дерет шею, словно наждак. Ночью от тяжелых испарений в переполненной палатке   трудно дышать. Утром поднимаемся совершенно разбитыми, словно бы и не спали вовсе. Днем единственная отрада – костер (если работаем на отдаленном участке и если удается собрать хоть каких-нибудь дров) и испеченная наспех в угольях, полусырая картошка. Для этой цели мы тайно выделяли «дневального», когда поблизости не было младших командиров из усердных.

Один курсант из нашей роты (не знаю его) помешался. По-видимому, слишком нежного воспитания человек. Здесь же не фронт еще, а просто трудновато. Тихий, с бессмысленно блуждающим взором, он постоянно кружил около походных кухонь, бережно прижимая к груди свой котелок. Поварихи жалели его, и кто-то из ребят попробовал сострить по этому поводу, но дурацкую шутку никто не поддержал, а другой курсант, невидимый в темноте, с глубоким, непритворным вздохом не то посочувствовал, не то позавидовал товарищу, которого, вполне возможно, комиссуют. Остальные угрюмо молчали. Дня через два заболевшего курсанта действительно увезли в город, и больше в училище мы его не видели.

Жили мы дружно. Несмотря на трудные, особенно для горожан, условия, никто из ребят не «сачковал» и не ныл. Вместе мокли и мерзли в поле, а потом согревали спины друг другу в холодной палатке.

Вечером (завтракали и ужинали мы всегда в темноте) произошел смешной случай у нас с Сулимовым, моим напарником по котелку. Принеся с кухни котелок с пшенной кашей, он предложил съесть ее с сахарным песком, чтобы не надуваться на ночь чаю. Высыпали сахар в кашу, а когда начали размешивать, на ее поверхности показались кусочки жирного мяса. Повара приготовили на ужин добротный кулеш! Снимаем пробу – меня едва не стошнило, и я с сожалением отказался есть, а Сулимыч, как ни в чем не бывало работая ложкой и поминутно смахивая капельки с оттаявшего над горячим паром носа, наставительно бурчит: «Подумаш, каки нежности... интеллигентски... Солдат должен... рубать все». Полностью признавая правоту товарища, молча ужинаю куском хлеба с солью и кружкой горячего кипятку. Ложась спать, с горечью чувствую свою «неполноценность», о которой назойливо напоминает полупустой желудок. Сулимыч за моей спиной тяжело и сытно вздыхает.  

Особенно неприятны нам наряды по кухне, потому что от работы в поле они не избавляли. Требовалось только приготовить с вечера на весь следующий день запас дров для кухонь и начистить две двухсотлитровые бочки картофеля. Он отнимал очень много времени, так как был мелок и чистили его в темноте, сидя вокруг дымного костра, почти не дающего света. Дым нещадно ел глаза, и несчастные чистильщики плакали горькими, неподдельными слезами, то и дело утирая их грязными рукавами шинелей. Попавшие в такой наряд выходили утром на работу не выспавшись.

В последних числах сентября почву на поверхности все чаще стало прихватывать морозцем, и темпы уборки были ускорены, чтобы не дать пропасть добру.

К вечеру 3 октября уборка картофеля была полностью закончена.

Утром в пешем строю мы двинулись в Челябинск. Задувал вовсю пронзительный, студеный ветер, трепля полы шинелей и подгоняя курсантов, пробираясь даже под затянутыми ремнями до самых спин. Сперва мы кое-как держали строй, затем зашагали быстро и вразброд, растягиваясь с каждым новым километром все больше, и наконец побежали тяжелой рысью, перегоняя училищные тракторы с длинными прицепами-волокушами, на которых ехали горы картошки.

Наконец приступили к занятиям.

Наш день начинается в 6.00 с крика дневальных «Подъем!» и заканчивается хриплой командой старшины «Отбой!».

На зарядку выбегаем с обнаженными торсами, поэтому все упражнения выполняются даже самыми ленивыми курсантами с большим усердием: оно находится в обратно пропорциональной зависимости от наружной температуры. С наступлением зимы разрешалось надевать нательную рубаху, но только в случае крепкого мороза или сильной метели.

Занимаемся, считая и самоподготовку, по 12-14 часов в сутки, старательно изучая и осваивая все, что положено знать   и уметь будущему технику-лейтенанту, водителю тяжелого танка. Судя по тому, как за нас взялись, едва мы возвратились с «подсобки», и с какой скоростью повели по программе, в этом училище учли все: и наши десять классов, и три месяца обучения в ЧВАШМ.

Казарменное здание наше состоит из двух половин, соединенных широким дверным проемом. В левой половине, если смотреть на казарму с линейки, – наш батальон. Две роты размещаются на первом, третья – на втором этаже. Лестница на второй этаж в правом крыле. Там, на лестничной площадке между этажами, – знамя батальона, круглосуточно охраняемое часовым, – пост номер 1. Наша рота на самом виду, против входа в казарму. Сразу за наружными дверями, слева и справа, – узкие тамбуры с умывальниками. Вода к кранам поступает из железных прямоугольных баков, укрепленных на стене. Наполнять эти резервуары – одна из обязанностей дневальных, так как водопровода в казармах нет. Нет и центрального отопления. С наступлением морозов вода в трубах и баках замерзла и умываться стало можно только снегом. Хорошо еще, если пороша выпадет, но чаще всего мы безуспешно старались стереть (именно стереть, потому что при сильном морозе снег почти не таял в ладонях) грязь с рук, лица и шеи жестким, царапающимся, потемневшим от заводской копоти снегом. По-настоящему отмыться удавалось раз в десять дней в бане, да и то когда вода бывала достаточно горячей.