Валерий Перевозчиков - Живая жизнь. Штрихи к биографии Владимира Высоцкого Страница 7

Писатели, конечно, больше беспокоились, чтобы не было прецедента разделения участка… Долго все это длилось, потом встает Пархомовский и говорит:

— Мы выслушали Макарова, выслушали Володарского, и совершенно непонятно, кто прав, кто виноват…

И тут я выступил еще раз:

— Я понимаю, что Вы все не хотите, чтобы участки делились. Но я бы хотел, чтоб Вы знали, с кем рядом живете… Мало того, что Володарский обокрал своего мертвого друга, он еще сделал заявление в КГБ на меня и на Марину Влади.

Володарский:

— Он врет!

И тут я (это был авантюрный ход) говорю:

— Хорошо. Вот здесь стоит телефон. Разрешите мне позвонить ответственному работнику КГБ, и он все это подтвердит.

Я даже приподнялся (хотя, конечно, я никому позвонить не мог). И тут Володарский сообщает:

— Да, я должен признать, что с помощью Юлиана Семенова я был на приеме у Цвигуна и попросил у них защиты!

Пауза. И Пархомовский говорит:

— Ну, что ж, давайте выясним, кто есть кто. Пусть Володарский напишет здесь расписку, что он обязуется выплатить наследникам стоимость дома.

Володарский:

— Я не могу этого сделать.

— Почему? — спросил Пархомовский.

— Эта расписка будет недействительна.

— Действительна. Ее заверит секретарь, который здесь присутствует.

— Не могу. Я должен посоветоваться с женой…

— Звоните. Вот телефон.

Володарский прошелся по комнате…

— Ладно. Я напишу…

Сел за стол и написал расписку, что он обязуется выплатить наследникам до конца этого года сметную стоимость дома. Секретарь заверил, Пархомовский отдал расписку мне:

— Вот в конце года и посмотрим, кто есть кто…

И когда год закончился, я позвонил Володарскому:

— Эдик, пора платить…

Он отвечает:

— Я опротестовал эту расписку. Вот телефон и фамилия моего юриста.

А дача была уже развалена… И после этого он написал письмо Нине Максимовне с требованием оплатить стоимость разборки и вывоза дачи. Эта расписка и это письмо до сих пор лежат у меня. Я не мог подать в суд по одной причине (хотя, когда я консультировался у адвоката, он сказал, что берется за это дело)… Чтобы подать в суд, нужно согласие всех наследников, а отец и мать отказались…

Вы знаете, как я отношусь к тиражированию записей, но что касается «дачной истории», то я совсем не против, если этот текст «пойдет гулять»… Абсолютно не против! Это я говорю при Вашем включенном магнитофоне.

Москва, февраль 1988 г.

Эдмонд КЕОСАЯН

— Ну, как Бог на душу положит, так я Вам расскажу все, что помню о Володе… Мы познакомились у Левы Кочаряна, в его доме на Большом Каретном, в этом, теперь знаменитом доме. Собственно, все мы вышли из этою дома… Познакомились в 1961 году, когда Лева и Володя были уже в большой дружбе. До этого во ВГИКе я слышал фамилию Высоцкого, но не так серьезно и концентрированно как у Левы.

Тогда, честно Вам скажу, Володя произвел на меня впечатление не очень приятное. Вы, конечно, знаете, что дом у Левы был особый — кого там только не было — появлялись люди самых разных мастей. И в этом ряду — Володя… Он работал тогда у Равенских — то репетицию пропустит, то в третьем акте выйдет не во время. Я тогда еще не знал Володю — сложного и разного — и куда менее однозначного, чем о нем думали. Но с очень хорошим — особым органом чувств на людей. Он был куда глубже, чем его воспринимали, и мучился от этого несоответствия. Но это было потом… А тогда — мне бросились в глаза необязательность и какая-то человеческая угловатость.

Я собирался тогда снимать фильм «Стряпуха». Знаете, я этот фильм с собой на тот свет, конечно, не возьму. Но ведь надо было жить и что-то жрать тоже было надо! И вот тогда подходит ко мне Лева:

— Кес, мне надо с тобой очень серьезно поговорить. Ты должен взять в свой фильм Володю!

— Лева, что я тебе плохого сделал?! Это же камень на мою шею! Взять человека и воспитывать его!

— Ты должен! И ты будешь ему, если надо, и режиссером, и опекуном, и отцом!

И вот из шапочного, в общем, знакомства мы перешли к деловым отношениям. Надо было общаться и работать каждый день. Знаете, очень легко дружить, когда людей не связывает общее дело. А мы с Володей отработали два месяца. Он играл роль Пчелки — роль небольшая.

Станица Адыгейская около Усть-Лабинска… Конец лета. Роскошно-дешевая жизнь… Арбузы стоили 1 копейка килограмм, при условии сдачи арбузных семечек. Все хорошо — работаем, общаемся, купаемся. Жора Юматов-каждое утро — на рыбалку, Володя тоже хотел. Но мы затеяли такую небольшую интригу против Высоцкого:

— Жора, ты уходи пораньше, не бери его, а то, не дай бог…

И все-таки Володя исчез-день нет его, второй… Высоцкого нет на съемках! Наконец, приезжает с милиционерами на мотоцикле. Вижу, что они слегка пьяные. Оказывается, в соседней станице — свадьба. Ну, понятно, какая свадьба без Высоцкого! Я говорю:

— Лейтенант! Вот так: съемочный день стоит столько-то… Два дня Володи не было. Ты как хочешь, но он с этого дня должен быть на месте!

Лейтенант берет отпуск за свой счет и все дни до окончания съемки живет с Володей. Этот милиционер так старался, что я даже его снял в эпизоде. И когда позже мы показывали «Стряпуху», в станице, все родственники этого лейтенанта были в клубе. Фильм мы досняли вовремя.

Но это не самое главное. Я тогда понял, что Володя человек одержимый совершенно. Самое главное для него было — карандаш и бумага. Пауза между съемками. И если на столе стояла кружка пива и лежал карандаш — Володя хватал карандаш! Он столько написал за это время — в Москву привез целую пачку стихов! Стихов, по темам далеких от Кубани и от степей, но новых стихов. Не знаю, какие потом появились песни, но многое, что в ту пору казалось смутным, Высоцкий видел вперед и наверняка. Теперь это совершенно ясно.

А в человеческом общении, в дружбе, Володя был очень сдержанным. Он не находил возможным сказать несколько слов о дружбе, о товариществе, как это принято у нас — восточных людей, хотя, подчеркиваю, я его другом не был.

Володя вернулся в Москву и исчез. Его гитара открывала любые двери куда лучше любой отмычки. Я вас уверяю, что любого артиста можно найти в Москве, любого! Володю же найти было невозможно, и пришлось мне озвучивать его другим актером. Когда все это закончилось, мы у Левы устроили «суд чести». И я должен сказать, что Володя признал свою ошибку.

Потом заболел Лева Кочарян. Знаете, какой это был человек?! На похоронах я увидел Яна Френкеля, который плакал навзрыд.

— Но ты-то почему?