Владимир Успенский - Зоя Космодемьянская Страница 7

В школу Зоя и Шура, несмотря на разницу в возрасте, пошли вместе, даже в один класс. Конечно, Шура был еще маловат, всего шесть лет, но, во-первых, брат и сестра были настолько привязаны друг к другу, что просто не могли представить себя порознь, а во-вторых, Шуру не с кем было оставить дома, мама и папа на работе. Вот и оказался он самым младшим в своем классе. А Зоя, пожалуй, самой старшей — в сентябре 1931 года, первого ее учебного года, ей «стукнуло» восемь.

Забот сразу прибавилось много. Не столько о себе, сколько о Шуре. Ученье давалось ему трудновато. Нетерпеливый он, озорной. Лишь бы играть, а не домашние задания готовить. У Зои каждая буква, каждая цифра в тетрадке выведены старательно, а у брата все вкривь и вкось, на страницах — следы грязных пальцев. Зоя потребовала: прежде чем берешься за тетрадь или учебник, обязательно мой руки. Шура возмутился. «Еще чего! Отстань!» Но под строгим взглядом сестры быстро смирился.

Особенно много беспокойства доставлял он Зое в школе. Сидели они на одной парте. А учительницей в их классе была Любовь Тимофеевна. Зоя сразу поняла, какая разница между мамой дома и мамой — преподавательницей в школе. Здесь нет ни сына, ни дочки, тридцать учеников в классе, все равны. На уроках Зоя обращалась к учительнице, как и другие девочки и мальчики, называла Любовью Тимофеевной. А озорной и лукавый Шура был себе на уме. Дождется, пока станет совсем тихо, лишь голос учительницы звучит в комнате, и вдруг скажет громко и капризно: «Мама! Мне сидеть надоело!» Нарочно, чтобы вызвать недоумение, суматоху, чтобы все смотрели на него: строгая учительница, и вдруг — мама?!

Зоя краснела, ей было стыдно за выходки брата, она старалась предупредить их, но голос Шуры раздавался всегда неожиданно: «Мама, мне скучно».

Кончилось тем, что Любовь Тимофеевна вынуждена была перевести своих детей в параллельный класс. Там Шура сначала притих, а потом начал проявлять себя в новом качестве — победителем на переменках. Крепок был богатырь. Дома он от колонки в квартиру, на второй этаж, полные ведра таскал. И в школе показывал силушку. В любой схватке выходил победителем. Над всеми одноклассниками брал верх, а подчинялся лишь своей худенькой хрупкой сестре. И, наверно, нет ничего удивительного, что Зоя скоро начала пользоваться в классе большим авторитетом. Надо ведь еще учитывать и то, что она была постарше многих и что характер у нее был решительный, твердый.

Кто-то из мальчишек разбил оконное стекло. Ну, бывает. Не очень уж тяжелый проступок. Признайся, извинись, и ладно. А на этот раз никто не хотел признаваться. Зоя возмутилась: есть, оказывается, такие бесчестные! Перед началом урока встала на учительский стул, все собрались вокруг нее. Пристальным взглядом обвела лица:

— Говори, кто разбил? Не подводи других!.. Молчишь? Все равно по глазам узнаю сейчас!

Такое убеждение звучало в ее голосе, так подействовала ее уверенность, что один из мальчишек, толстощекий забияка, опустил голову и произнес со вздохом:

— Это я.

И все поняли, все запомнили: от Зои ничего не скроешь. Так ее бабушка в деревне поступала, узнавая провинившихся детей по выражению лиц.

Зоя не только приструнивала, поругивала Шуру, но и гордилась им, особенно его умением рисовать. Картинки у него получались четкие, выразительные, передающие напряжение. Чаще всего напряжение боя, потому что Шура изображал главным образом атаки: скачущих кавалеристов, пехотинцев с ружьями наперевес, взрывы снарядов и бомб. Такое было тогда время, между одной большой войной и в предчувствии другой: почти все мальчишки хотели стать танкистами, летчиками, моряками или смелыми всадниками.

Как-то само собой получилось, что по утрам первой просыпалась всегда Зоя, опасаясь опоздать в школу. За ней, потягиваясь, отгоняя остатки сна, вставала мама и тут же начинала «раскачивать» Шуру. Тот только с боку на бок переворачивался. А отца не трогали: вечером он долго засиживался у керосиновой лампы, зато утром отправлялся на работу позже всех.

Позавтракав, втроем выходили из дома. Осенью и зимой еще затемно. До школы было далеко, Любовь Тимофеевна считала, что не меньше трех километров. И ни трамвая, ни автобуса по пути. Лишь изредка подвозил их в кабине грузовика знакомый шофер.

Была еще и другая дорога, не по окраине парка, а прямо через лес, но зимой ее заносило снегом. К тому же ходить по ней в темноте опасались не только женщины, но и мужчины: неподалеку от шоссе было глухое место, которое жители называли «волчьими ямами». В петровские времена там стоял какой-то заводик, вероятно, кирпичный. Земля была изрыта. Там почему-то особенно густо, непролазно рос кустарник, а высоко над головами смыкались кронами старые сосны. Даже в солнечные дни было сумрачно. Там прятали навороженное добро шпана и кочующие цыгане, там находили пристанище уголовники. Слухи, может, были преувеличены, но лучше уж крюка дать, чем идти мимо в темное время. Тем более что и на проезде, по которому ходила Любовь Тимофеевна, было так же хорошо и красиво, как и в самом парке. С одной стороны лес, а с другой — редкие домики.

В любое время года эта дорога была замечательна. Осенью ярким пламенем пылали деревья, шумела опадающая листва. Зимой высились белые пышные сугробы и хрустел под ногами снег. Весной воздух звенел от птичьего пения. Из школы возвращались, когда светло, и шли прямиком через лес, любуясь цветами, собирая букетики подснежников, ландышей, незабудок.

Кстати, это была не та школа, в которой создан музей Зои и Шуры Космодемьянских, которая известна теперь по всей стране. Нет, первые три года брат и сестра учились в школе, здание которой и поныне стоит неподалеку от слияния бывших шоссе — Старого и Нового, а теперь улиц Вучетича и Тимирязевской. Номер у нее был 222-й. Одна — во всей округе. Даже после войны, когда на Старом шоссе появилась восьмилетка, учащиеся старших классов ходили туда. И доныне в этом здании звучат юные голоса: в семидесятых годах там создан был учебно-производственный комбинат.

Изо дня в день, при любой погоде три километра по лесной дороге в один конец и столько же, или немного меньше, в другой. Закалка для Зои и Шуры была отличная. Они не болели, не знали, что такое простуда. Щеки у обоих смугло-розовые, Зоя окрепла, заметно подросла. Про Шуру и говорить нечего: озорничал, не зная, куда девать силенку.

Живя на Старом шоссе, Зоя, родившаяся в степной местности, узнала и полюбила лес. И совершенно не боялась его. Многие люди, оказавшись в одиночку в незнакомых зарослях, особенно в пасмурный, дождливый день, теряются, не знают, что делать, зовут на помощь. И правда ведь — жутко бывает. А для Зои лес — друг. Он укроет (сколько раз, бывало, спасалась в чащобе от ребят, играя в казаки-разбойники!). Он накормит ягодами или орехами, грибами или съедобными корешками. И от непогоды защитит.