Генрих Жомини - Политическая и военная жизнь Наполеона Страница 7

Король Неаполитанский принимал до сей поры слабое участие в коалиции; всего три тысячи человеке послал он в Тулон, в 1793-м году, и после взятия этой крепости, отозвал обратно. Теперь, увлекаемый своим министром и королевой Каролиной, он вдруг решился послать сильное подкрепление к австро-сардинской армии; намерение запоздалое, которое трудно было согласить с предыдущими его поступками, и еще труднее понять, после заключённого нами мира с Испанией и Тосканой.

Маститый старец, Пий VI(4), был в это время папой. Совершенное уничтожение католицизма и богоотступничество во Франции сделали его непримиримым нашим врагом, более страшным для нас своим моральным влиянием, нежели слабым войском, которое он мог выставить.

Венецианская и генуэзская республики, оспаривавшие друг у друга, в течение нескольких веков, торговлю на Черном море, в Босфоре и на морях восточных, боровшиеся в знаменитых морских битвах при Каристо, Дарданеллах, Калиари, Сапиенце, теперь довольствовались скромным плаванием около берегов, под защитою своего нейтралитета. Венеция, опутанная сетями Австрии, опасалась ее столько же, сколько и нашего демократизма, и думала только о поддержании мира. Правительство ее доказало это самым явным образом, повинуясь беспрекословно требованию директории, предписавшей Венецианской республике выедать из своих владений Людовика XVIII(5), который, удалившись в Верону, и узнав о смерти дофина, объявил манифестом, что он вступает на престол своих предков. Поступок этот, сам по себе весьма невинный, возбудил ненависть и опасения директории. Для Франции было бы выгоднее, чтобы Людовик оставался в незначащей республике Венецианской, нежели чтобы он искал покровительства Англии, или присутствовал в армии эмигрантов. Когда ему нельзя было воспретить пребывание на твердой земле Европы, всего лучше было оставить его в Венеции, или в Неаполе. Директория же полагала иначе: узнав о сношениях его во Франции с комитетом роялистов, она потребовала от венецианского сената, чтобы Людовик XVIII был изгнан из владений Венеции. Напрасно восставал против этого благородный Пезаро(6); большинство голосов взяло верх. Венеция надеялась избавиться от бурь войны своей унизительной покорностью: Людовик получил повеление оставить венецианские владения. Он уехал в армию Конде, а оттуда в Митаву, где Россия дала ему безопасное убежище. Отъезжая, он поручил русскому посланнику Мордвинову(7) вычеркнуть имя Бурбонов из золотой книги венецианской республики, и вытребовать оружие и воинские доспехи Генриха IV, подаренные ей некогда, в знак благосклонности этого великого монарха.

Этот поступок венецианского правительства, внушенный страхом, хотя и не объяснял настоящего расположения его к нам, но уже служил огромным масштабом, по которому могли мы размерять свои требования, если бы война привела нас ко вратам Венеции.

Генуя, захваченная, так сказать, на театре войны, увидела в 1793-м году гавань свою в руках англичан; а в 1794-м наши войска равномерно нарушили нейтралитет, пройдя через владения генуэзские, для обхода Саорджио. Обе эти олигархические республики страшились распространяемых нами правил; но народ, в. особенности генуэзский, был привязан к Франции, с которою вел значительную торговлю.

Австрия, стараясь вооружить против нас все мелкие владения Италии, хотела созвать их депутатов в Милане, чтобы составить общий союз, над которым мало помалу могла бы утвердить свою власть еще прочнее, нежели над германским; но итальянские владетельные лица, казалось, отгадали её намерение, уклонились от этого предложения и только послали вспоможение Австрии, одни людьми, другие деньгами, или амуницией. Только великий герцог тосканский возобновил дружеские сношения с Францией, заключив с нами договор, вскоре после базельского мира.

Победа, одержанная 2-го ноября Шерером, близ Лоано, над австрийским генералом Девенсом, хотя и была, сама по себе, успехом блистательным, но ею не умели воспользоваться.

Я прибыл в Ниццу 27-го марта; армия, недавно победоносная, находилась теперь в самом дурном положении. Разбросанная по высям аппенинским от Савоны до Ормеи, она была слишком растянута, а сообщения ее с Францией, вдоль берега, в направлении почти параллельном неприятельской линии, были весьма опасны.

Две главные дороги ведут из Ниццы в Италию: одна поворачивает к северу через Саорджио, и пересекает большую цепь Альп в Коль-де-Тенде; это большая Туринская дорога, через Кони. Другая идет по той части аппенинских гор, которая огибает генуэзский залив; она тянется по берегу и часто, между громадами отвесных скал и волнами моря, представляет весьма узкие дефиле; эта дорога ведет в Геную и известна под названием Корнишской. Из Генуи в Монферат ведет большая боккетская дорога, которая идет на Александрию. Между двумя горными проходами, тендским и боккетским, пролегает еще третья дорога из Онельи в Чеву, через Гарессио, удобопроходимая для артиллерии. Другие дороги, не столь широкие и менее удобные, ведут из Лоано и Савоны на Дего, из Сассело и из Вольтри на Кампофреддо. Имея в своей власти проход Коль-де-Тенде, с самого начала похода 1794-го года, итальянская армия могла бы спуститься на Кони, связав свои действия с альпийской; вместо того ее оставляли в бездействии на голых, диких скалах Лигурии, от Тенде до Савоны. Подвоз припасов с моря был невозможен, и только торговля с Генуей доставляла кое-какое продовольствие войску. Эти местные обстоятельства заставили меня сделать следующее распределение армии:

Дивизия Макара, состоявшая из трех тысяч, охраняла Коль-де-Тенде; а пятитысячная дивизия Серюрье — дорогу через Гарессио и Чеву.

Дивизии Ожеро, Массены и Лагарпа(8) (34 т.) находились в окрестностях Лоано, Финале и Савоны; авангард Лагарпа выдвинулся к Вольтри, чтобы держать в страхе Геную и обеспечивать постоянное сообщение с этою кормилицей армии, как называли ее наши солдаты.

В течение четырех лет войны, главная квартира спокойно оставалась в Ницце. Я перенес ее в Альбенгу по дурной корнишской дороге, под огнем английской флотилии. Армия моя была в точном смысле армия спартанская. Не смотря на все претерпеваемые ею недостатки, она дышала только любовью к отчизне и жаждою битв. [В армию почти не высылали жалованья: офицеры не получали в месяц более 10 франков. Я сделал щедрое вспоможение генералов, выдав по 3, или по 2 золотые монеты, на подъем к походу. Одежда, обувь, раздача провианта была в самом неисправимом положении. Неприятель называл нас в насмешку, героями в лохмотьях. Он не ошибался: мы была действительно и герои, и в лохмотьях.] В лохмотьях, без обуви, с самым скудным пропитанием, она не роптала на виновников ее бедствий. План мой был прост: я требовал у генуэзского сената, в возмездие за обиду, нанесенную в гавани этого города нашему фрегату «la Mocleste», свободного пропуска чрез город и проход боккетский, обещая за это отдалить навсегда театр войны от границ генуэзской республики и доставит ей покровительство нашего правительства, и союз с ним.