Василий Минаков - Фронт до самого неба (Записки морского летчика) Страница 7

И тогда возник страх. Родился в эту минуту и остался надолго. Я стал бояться летать пассажиром. В самостоятельных полетах на глубоких виражах ощущал, как мороз пробегает по коже, казалось, вот-вот сорвешься в штопор. Измучился, похудел. К счастью, инструктор, лейтенант Алексей Абрамов, вовремя заметил неладное. Я откровенно рассказал ему все. Старший товарищ умело и тактично помог мне вновь обрести уверенность в себе…

Подтвердилось то, о чем говорили нам еще в аэроклубе: если хочешь овладеть мастерством, будь до конца откровенен с учителями. Трудно представить, что было бы, измени я этому золотому правилу…

Летом сорокового года в училище стали поговаривать о досрочном выпуске. Слухи подтвердились. В августе выпустили курсантов, обучавшихся на И-15, И-16 и СБ. В их числе был и Саша Черняховский. Вышел в звании лейтенанта, получил назначение на Тихоокеанский флот.

В начале зимы дошла очередь и до нас. Сане Разгонину, Ивану Алефиренко и мне, как и всем курсантам бомбардировочной и истребительной эскадрильи, присвоили звание младшего лейтенанта.

И вот — долгожданный отпуск. Первый наш командирский. Вообще первый: в тридцать девятом году отпуск отменили в связи с напряженной обстановкой гитлеровская Германия напала на Польшу, наши войска перешли границу, чтобы освободить братские народы Западной Украины и Западной Белоруссии…

В новенькой командирской морской форме, с золотой птичкой на рукаве сошли мы с поезда в Минводах. Встреча с родными, друзьями, девушками… Мы чувствовали себя взрослыми, самостоятельными людьми.

Новый, 1941 год встретили дома. Сразу после праздника отправились к месту службы, на самую ответственную в то время морскую границу, на Дальний Восток.

В Минводах у меня осталась невеста. С Тамарой мы вместе учились в школе, жили на одной улице, по соседству. Договорились, что она приедет ко мне по окончании учебы.

Так что и в личной жизни все складывалось счастливо…[25]

Тихий фронт

Полк рассредоточивался. Наша эскадрилья перебазировалась на запасной аэродром. Строили капониры, землянки, оборудовали укрытые стоянки для самолетов.

Много летали.

Каждое утро, задолго до подъема, кто-нибудь выскакивал из теплой землянки, бежал к штабу — слушать у репродуктора свежую сводку Совинформбюро. Обратно не торопился, обрадовать нетерпеливо ожидающих товарищей было нечем…

В общем-то мы все понимали: помнили о Хасане и Халхин-Голе, о Квантунской армии, об оси Берлин — Токио. И все равно чувство вины перед сражающимися где-то ровесниками ни на минуту не покидало нас. После завтрака молча выслушивали задание на очередной «бой», молча расходились по самолетам. Учились. Выкладывались до конца. Должно быть, именно это чувство и заставляло нас не только идти навстречу заданиям командиров, но и самим по возможности усложнять их. «Воевали» ожесточенно, с неистовой беспощадностью к себе, стремясь создать полную иллюзию боевой обстановки. Это порой приводило к риску.

Наш комэск капитан Попович, кажется, превосходил всех. Однажды, когда возвращались с бомбометания, повел эскадрилью на бреющем вдоль береговой черты, как бы не замечая нависших над нею каменных громад. Рисунок полета настойчиво повторял каждый изгиб берега, подобно горизонтали на крупномасштабной топографической карте. Над фонарями кабин, заслоняя свет, то и дело мелькали зубчатые скалы, внизу, едва не касаясь гребнями шасси, вздымались огромные волны. Вдобавок комэск устроил нам «качку», как бы имитируя в сильно увеличенном масштабе меняющийся рельеф моря, — то неожиданно взмывал на высоту двухсот метров, то резко бросал машину вниз…

После посадки построил нас на летном поле.

— Вот это, ребята, был первый наш настоящий полет. В бою он еще может быть осложнен огнем зениток и атаками истребителей противника!

С тех пор «настоящие» полеты стали для нас правилом. [26]

В августе на учении в районе озера Ханка эскадрилья получила задание обеспечить действия основных групп бомбардировщиков, уничтожив истребители «противника» на их аэродроме. Попович и штурман эскадрильи капитан Иошкин разработали план, исходя из приобретенных нами в последнее время навыков.

Над самыми вершинами сопок мы зашли в глубокий тыл «противника», развернулись на высоте десяти — пятнадцати метров над болотами и стали скрытно выходить на цель. Вдруг сильный удар потряс мою кабину. В лицо брызнули стекла, приборная доска выгнулась внутрь. Резко беру штурвал на себя, в голове нелепая мысль: "Зенитки…" Опомнившись, вызываю экипаж. Связи нет. Осматриваюсь, покачиваю машину с крыла на крыло — управление в порядке. Срабатывает пневмопочта, разворачиваю записку. "В кабину через пулеметную амбразуру влетела утка, — сообщает штурман Ваня Жихарев. — У меня все в порядке. Как у тебя?"

Когда вернулись на свой аэродром, вокруг нашего самолета собралась вся эскадрилья.

— С боевым крещением, ребята!

— С удачной охотой! Приглашайте на утятину!

"Охота" и в самом деле удалась, задание мы выполнили блестяще. Однако «настоящие» полеты над болотами и водоемами пришлось прекратить.

Во второй половине сентября проводилось учение с применением боевого оружия. Наш полк наносил удар по железнодорожному эшелону.

Четыре эскадрильи в воздухе. Первая отбомбилась с горизонтального полета с высоты двух тысяч метров. Цель накрыта, часть вагонов уничтожена. Затем зашли пикировщики. Особенно метко положило бомбы звено старшего лейтенанта Буркина. Руководивший учениями командующий Дальневосточным фронтом генерал-лейтенант Апанасенко объявил полку благодарность. Личный состав звена Буркина был награжден ценными подарками, сам командир золотыми часами.

В октябре Буркин улетел на фронт вместе с генералом Остряковым, который был назначен командующим военно-воздушными силами Черноморского флота. Вскоре оттуда же возвратились экипажи эскадрильи капитана Черняева: они передавали свои машины в один из черноморских полков. Ребята успели сделать по два-три боевых вылета. Капитан Черняев и его штурман старший лейтенант Стромский отличились и были награждены боевыми орденами. Нечего и говорить, с каким уважением мы глядели на них, слушали их рассказы о боевых делах авиаторов-черноморцев…

В ноябре наше звено было направлено на оперативную разведку. Экипажи Зубкова, Агафонова и мой перелетели на полевой аэродром, располагавшийся на берегу Японского моря, против пролива Лаперуза. Быстро обжили новое место, построили землянку, баню, оборудовали стоянки самолетов.

В полетах находились по десять — двенадцать часов в сутки. Добывали разведданные в Японском, Охотском морях, на Тихом океане. Сильно уставали. Отдыхая в перерыве между вылетами, пристрастились к рыбной ловле в стремительной горной реке. Недалеко от аэродрома располагался поселок гольдов. Мы очень сдружились с гостеприимными, добродушными жителями, ходили с ними на охоту.