Юрий Владимиров - Война солдата-зенитчика: от студенческой скамьи до Харьковского котла. 1941–1942 Страница 7

Дом тети Гали оказался угловым, старым, деревянным, двухэтажным, выкрашенным в темно-желтый цвет зданием. Его короткая сторона выходила на улицу Стромынка, неся на себе щиток с надписью номера дома 4, а длинная (вместе с двумя окнами комнаты тети) – на улицу 4-ю Сокольническую. Все тыльные стороны дома (вместе с третьим окном той же комнаты) выходили во двор и в направлении сада, примыкавшего к стадиону возле клуба имени Русакова. Во дворе находился и общий для всех квартир и обоих этажей выгребной туалет. По обеим улицам возле дома ходили трамваи. В начале 50-х годов этот дом снесли и на его месте построили потом другое двухэтажное, но стеклянное синего цвета здание, где разместилась парикмахерская типа ателье или салона…

И здесь, поскольку тетя Галя, которая фактически вовсе не была нашей родственницей, сыграла в моей жизни определенную положительную роль, я не могу не сказать хотя бы очень кратко об этой личности. Родилась она в 1906 году. В 1918 году ее отца Егора расстреляли красные по представлению комбедовцев якобы за укрывательство «излишков» хлеба. В возрасте примерно 20 лет, полуграмотная и не знавшая русского языка, она приехала как-то на заработки в Москву, где через некоторое время ее познакомили с проживавшей в упомянутом доме очень старой и больной женщиной, которая уже не могла обслуживать себя. Галя надолго стала для нее няней, и, когда та женщина умерла, ее комната по воле покойной досталась моей землячке. Вскоре Галя привела к себе какого-то жениха, перевезла постепенно в свою комнату из родной деревни сначала младшего брата Ивана, а затем младшую сестру Аню и среднюю – очень добрую по характеру Машу. Родила девочку, но супруг ушел, вероятно не смирившись с возникшей необычно большой теснотой в комнате, а также с тем, что она, кроме того, превратилась по существу в общежитие для многих приезжавших в Москву Галиных земляков, которых та очень привечала.

За несколько дней до моего появления шестилетняя девочка у Гали умерла, из-за чего она сильно горевала. До этого Галя устроилась работать проводницей на железной дороге и обслуживала вагоны на поездах главным образом очень дальнего (в частности, до Владивостока) следования. Вступила в ВКП(б) и до конца своей жизни была активным членом этой партии. В дальнейшем в годы войны у Гали появился другой муж – очень хороший русский человек Миша, которого мы звали дядей. Детей у супругов не было.

После сноса старого дома на Стромынке Галя с обеими сестрами и племянником – сыном Ани Валерием – дважды получала новую квартиру. 11 декабря 1984 года она умерла, и по ее особому желанию я принимал участие в ее похоронах. Вечный покой она обрела на Митинском кладбище, где с ней находятся вместе и обе сестры и племянник. Там же недалеко от их могил лежит брат Иван. Теперь из наиболее близких родных тети Гали, кажется, не живет в Москве никто.

Я появился 24 июля у тети Гали неожиданно и очень некстати: только что перед моим приходом она справила поминки по своей умершей недавно дочери. Однако все же тетя меня приняла хорошо и очень обрадовалась, когда я вручил ей родительский подарок – банку свежего деревенского меда. Мы со всей большой компанией пообедали и заодно поужинали (при этом от спиртного я решительно отказался).

Утром мы все проснулись очень рано от грохота проезжавшего первого трамвая, умылись водой из ведра при помощи кружки, привели себя в порядок, позавтракали с чаем и белым хлебом, и каждый отправился по своим делам. Тетю я предупредил, что, возможно, возвращусь к ней назад «в случае чего», получил от нее на то согласие и, взяв с собой чемоданчик, отправился в академию. Доехал на метро до станции «Кировская» (ныне «Чистые пруды»), вышел на Чистопрудный бульвар и, ориентируясь по плану Москвы, который дальше постоянно держал при себе сложенным в кармане пиджака, дошел до здания академии, расположенного на Покровском бульваре. При входе в здание предъявил охране письмо – вызов из академии и паспорт, после чего мне выписали пропуск для пребывания в ней несколько дней, и я пришел в комнату приемной комиссии.

В казарме мне показали мою кровать, я положил под нее свой чемоданчик, подремал на ней примерно полчаса (так как ночью спал плохо), и после этого меня потревожили появившиеся два солидных соседа – старшие лейтенанты, носившие на петлицах своих гимнастерок по три темно-красных квадрата – кубика, как тогда эти знаки отличия называли. Оба они устроились на своих кроватях, и мы познакомились. Оказалось, что соседи тоже поступают в академию и что завтра им предстоит собеседование в 14 часов. Я спросил, не ошибка ли это, поскольку мне назначили эту процедуру на 10 часов. Они ответили, что не ошибаются, так как этот срок только что сообщил им секретарь. И тут я подумал, что срок собеседования могли перенести и что соседи, наверное, правы. А о том, что даты собеседования для гражданских и военных абитуриентов (кстати, этого слова мы в те времена и не слышали), а также вообще могут быть различными, я не догадался. Не сообразил и сбегать снова к секретарю и уточнить свой срок.

Соседи сильно усомнились в возможности приема меня в академию из-за моего еще мальчишеского состояния. Но я решил им показать, что не лыком шит: когда вместе стали выходить из помещения, я увидел в зале турник, залез на него и продемонстрировал на нем упражнение «склепка», чем их очень удивил. Затем мы сходили по-малому в общеказарменный туалет, вышли в город, и я отделился от соседей. И так я впервые и самостоятельно отправился гулять по незнакомым улицам Москвы, пользуясь ее картой – планом.

Прошел пешком назад снова Покровский и Чистопрудный бульвары, прошагал остаток улицы Кирова (ныне Мясницкую) и вышел на площадь Дзержинского (Лубянку). Здесь подошел к памятнику Ивану Федорову, посетил подвальный туалет, в котором бабка за пятачок продавала входные билеты, отрывая их с рулончика, подвешенного ниткой на шее, и оказался на Охотном ряду. Отсюда, не доходя до гостиницы «Москва», по узкому проходу вышел на улицу 25 Октября (ныне Никольская) и пришел на Красную площадь, о чем давно мечтал. Увидел здесь потрясающие церковь Василия Блаженного, кремлевские стены, Спасскую башню с часами, Мавзолей Ленина с двумя часовыми у входа, Исторический музей и здание нынешнего Главного универсального магазина (ГУМа), в котором тогда не торговали ничем. Затем вышел на Манежную площадь и посмотрел, как там рабочие разбирают и нагружают на грузовые автомашины остатки взорванного ранее дома, располагавшегося перед гостиницей «Москва» и Историческим музеем. Увидел также убираемые руины от всех взорванных и сносившихся домов на правой стороне улицы Горького (Тверской) от ее начала и несколько дальше места здания Моссовета (это здание тогда только что передвинули поперек на нынешнее место и, кажется, достраивали сверху еще на два этажа). Миновал гостиницу «Центральная» и добрался до Пушкинской площади, где памятник великому поэту стоял слева у начала Тверского бульвара, а по соседству со зданием «Известий» находился очень уютный кинотеатр «Центральный»…