Николай Остроумов - От летчика-истребителя до генерала авиации. В годы войны и в мирное время. 1936–1979 Страница 7

После нескольких зачетных полетов в зону с инструктором для проверки освоения новых элементов пилотажа (виражи, боевые развороты, бочка и другие). В один из дней утром инструктор сказал: «Сделайте все сами, я вмешиваться не буду». После посадки приказал: «А теперь выполняйте свой первый самостоятельный полет».

В полете я выполнил все, как учил инструктор, но при выравнивании для посадки допустил перевод самолета в трехточечное положение, не доходя до «Т». Заметив свою ошибку, я отдал ручку вперед, в результате посадка была плюхом на три точки у «Т». Инструктор после посадки поздравил с первым самостоятельным взлетом, но тут же несколько поругал за неточную посадку. На следующий летный день инструктор сделал со мной два полета и убедился, что я смотрел в первом полете не на землю перед нижним крылом, а несколько выше. После его замечания и следующего полета инструктор сказал: «Вот так и производите посадку» – и выпустил меня во второй самостоятельный полет. В последующем я всегда сажал самолет на три точки у «Т», смотря на землю у нижнего крыла самолета, и тем определял точно его расстояние до земли.

Последовали самостоятельные полеты по маршруту на территории Кубани. В одном из них, пролетая над железной дорогой в районе станции Сосыка Ейская, я не определил с воздуха ее название и решил нарушить заданную высоту полета. Снизился и прочитал название станции, при этом нарушил заданную высоту полета. Доложил инструктору, за что получил сниженную оценку маршрутного полета.

Приближалась осень, и наступило время инспекторских проверок и экзаменов за первый год обучения. Для нашей летной группы они прошли успешно. При полете с инспектором я выполнил на «отлично» все задания, в том числе и самые сложные элементы полета.

За успешные полеты и теоретические экзамены я был переведен на второй курс обучения и удостоен права на рукаве шинели и гимнастерки нашить знак летчика (крылья с двумя кинжалами).

Если на первом году обучения девушки не обращали на нас внимания и называли «салагами» (мелкая рыбешка), то теперь стремились познакомиться. Только некоторые курсанты заводили знакомства с местными девушками. Многие переписывались с оставленными на родине или в Москве.

До отпуска занимались по теоретической программе, и в последние дни ноября нам был разрешен месячный отпуск. Выписаны проездные документы до избранного места и для возвращения в Ейск. В швальне (мастерской) каждый курсант подогнал по фигуре шинели, зимние гимнастерки и брюки, многие купили хромовые сапоги. Каждый из нас получал в месяц 120 рублей, а родные, как, например, моя мать, получала ежемесячно те же 120 рублей, как одинокая, и на ее иждивении были бабушка и сестра-инвалид.

Знак летчика пришили на шинели и гимнастерке еще в швальне. Некоторые из тех, кто не имел на это права, пришили их в поезде. Мы смеялись, когда при пересадке в Ростове увидели одного нашего курсанта, который подвыпил и, будучи навеселе, забыл, что уже один раз пришил знаки, и пришил их дважды – как на левый, так и на правый рукав шинели.

В поезде на Москву один полковник-артиллерист спросил меня: «Я вижу, что вы – курсанты и следуете из Ейска. Разве там есть летная школа сухопутной авиации? Я всегда знал, что там школа морской авиации, а вы одеты в армейскую авиационную форму». Я ответил, что мы действительно учимся в школе морских летчиков, но в морской авиации есть и части сухопутной авиации, например истребительные и бомбардировочные. Вот почему в этой школе часть подразделений учится на морских самолетах, их курсанты одеты в морскую форму, а подразделения курсантов, которые учатся на сухопутных самолетах, одеты в авиационную форму курсантов ВВС КА. Но по окончании и эти курсанты наденут морскую авиационную форму и будут направлены в части сухопутных ВВС флота.

Из Москвы я последовал в Колтуши, что во Всеволжском районе Ленинграда, куда мать пригласили на работу бухгалтером в Институт академика Павлова и предоставили комнату с верандой. Во время отпуска я мог ознакомиться с достопримечательностями города. Был в Зимнем дворце, Эрмитаже, Русском музее, Петропавловской крепости и, конечно, в загородных императорских дворцах. Встретился с товарищем из Брянска Володей Смирновым, который после окончания танковой школы служил под Ленинградом.

Говорил с мамой о И. П. Воротникове, который в это время переехал в Брянск. Но мама наотрез отказалась быть с ним. Это была одной из причин уехать из Брянска в Ленинград.

В Брянск я приехал на пару дней повидаться с бабушкой и ее дочерью Лелей. Последнюю в детстве затянуло в топку домашней печи. Она обгорела и потеряла дар речи. В Брянске встретил сокурсницу по техникуму Людмилу Макееву. Она мне нравилась и прежде, но была какая-то гордая, и дружбы тогда не получилось. На этот раз она даже пошла со мной в Брянский драматический театр. Я проводил ее домой, она дала свой адрес, но в дом не пригласила, так как уже было поздно. На следующее утро я уехал в Москву. Здесь я долго не задержался, взял железнодорожный билет по воинскому требованию и отправился в свой Ейск.

Новый 1936 год впервые встречал без бокала вина. В курсантской столовой за ужином выпили по стакану пива, пели песни и кое-кто танцевал.

Начались интенсивные занятия по изучению нового боевого самолета Р-5 (разведчика), его стрелкового вооружения и вариантов подвески различных типов бомб. На этом самолете мы должны были пройти весь курс пилотажа и боевого применения. Продолжилось изучение немецкого языка, наставлений по производству полетов (НПП). Большое внимание уделялось изучению советской и иностранной авиатехники, а также кораблей морских флотов. Уделялось большое внимание марксистско-ленинской подготовке.

Обучение технике пилотирования самолета Р-5 началось по новой программе, разработанной начальником и комиссаром нашей школы комбригом З. М. Померанцевым. Он часто прилетал к нам на лагерный аэродром. Его прилет определяли по его посадке. Мы окрестили его Тушканчиком. После выхода на посадочную прямую его самолет то задирал нос, то опускался, дотрагивался колесами до земли, опять приподнимался, пока, наконец, не начинал рулить. Это свидетельствовало о том, что так нельзя было летать. Так вот он предложил начинать обучение с выполнения слепой программы. Курсант с первого полета делал взлет, находясь в открытой кабине, а после взлета инструктор приказывал закрыть верх кабины специальной шторой и производить весь полет по коробочке только по приборам: компасу, высотомеру, приборам скорости и горизонта, часам.

С подходом к четвертому развороту инструктор разрешал открыть штору, рассчитывать на посадку и ее выполнение по-зрячему. По такой сокращенной до восьми вывозных полетов программе разрешалось выпускать курсанта в первый самостоятельный полет. Конечно, те, кто отлично освоил полеты на учебной машине У-2, укладывались в заданный лимит, но большинство курсантов не освоили полет в таких условиях. Делали на Р-5 расчет на посадку с недолетом, а затем дотягивали до «Т». За такое «сокращение» провозного лимита при обучении курсантов и, следовательно, «сокращение» срока обучения и расхода горючего начальник нашей школы был награжден орденом Ленина.